Яркая звезда Театра имени Лермонтова молодой артист Максим Лукоянов признается, что никак не ассоциирует себя с персонажем пьесы Горина и никогда бы не поступился принципами ради любимой женщины.
Уже второй сезон Максим Лукоянов выходит к публике с призывом «Улыбайтесь, господа!» — и зрители каждый раз узнают в его персонаже, как сегодня модно говорить, лучшую копию себя. В спектакле, поставленном Романом Жуковым по известной всем с детства лирической телепостановке Марка Захарова, Максим работает в паре с более опытным артистом Виталием Багрянцевым. Оба Мюнхгаузена сколь яркие, столь и разные – при всем пиетете к таланту Багрянцева рисунок роли Лукоянова мне ближе. У Максима Мюнхгаузен очень естественный, почти начисто лишен эпатажности, не жаждет славы, скорее интроверт и загорается лишь, когда его осеняет гениальная идея. То есть он меньше напоминает известный образ Олега Янковского, но это субъективно.
«Проснулся знаменитым» Максим после роли Ромео в нашумевшем спектакле Георгий Маргвелашвили, в 2016 году эта постановка победила в пяти номинациях на международном театральном фестивале в Рязани. Но любители классической версии шекспировской трагедии были как будто разочарованы: как Джульетта могла полюбить такого поверхностного, недалекого, эгоистичного и даже безнравственного рохлю?! Но такова была режиссерская трактовка образа.
Зато его Ленни в драме «О мышах и людях» по Стейнбеку заставил рыдать всех. Тонкий и чуткий режиссер Дмитрий Скирта разглядел в Лукоянове такие грани, о которых никто и не подозревал. Именно в этой роли Максим раскрылся как серьезный, глубокий, думающий артист.
Максим – один из самых «закрытых» актеров Лермонтовской труппы. Он не любит откровенничать на публику. После долгих уговоров все же согласился поговорить об одной из последних главных ролей и о том, что тревожит его – уже не персонажа, а нашего современника – в этом стремительно «съезжающем с катушек» мире.
- Максим, попробуй воссоздать в памяти свои чувства. Вспомни момент, когда узнал, что Роман Жуков специально на тебя ставит «Мюнхгаузена». Как ни крути, образ с позолотой, священный даже для зрителя, который когда-то влюбился в фильм Марка Захарова. Нигде ничего не екнуло? Или отнесся просто как к очередной роли в репертуарном списке?
- Я был просто очень рад, так как давно не было у меня главных ролей.
- Какие характеристики персонажа в тебе от Мюнхгаузена, а что пришлось выстраивать на сопротивление? Мне показалось, что ты выхолостил из барона всю пафосность, присущую герою Янковского, и кажешься самым нормальным из всех персонажей.
- Да вообще ничего общего у меня с этим персонажем. Он – жизнерадостный, легкий, взбалмошный, чем-то похожий на Сальвадора Дали… Эпатажный, очень активный, несмотря на свой возраст. Полностью вся роль выстраивалась на сопротивление. А вы, друзья, как ни садитесь, все в Мюнхгаузены не годитесь. Разве что придурковатость какая-то легкая, присущая барону, прослеживается и во мне (смеется).
- Как бы ты охарактеризовал своего барона – он скорее грустный оптимист или веселый пессимист?
- Мне кажется, веселый оптимист. Хотя он меняется по ходу пьесы. Сегодня он один, завтра - другой, послезавтра - третий… С ним же целая история происходит.
- А в чем, по-твоему, заключается трансформация личности Мюнхгаузена?
- В какой-то момент он приходит к выводу, что не нужно больше оглядываться на людей и прислушиваться к их мнению. Только самому решать, что делать и как жить. Причем ни любовь, ни дружба, ни какие-то обязанности дикие не должны тебя останавливать – это все уходит на третий план. Но это чисто мое восприятие. Думаю, если бы режиссер услышал меня сейчас, он бы очень возмутился (смеется).
- А насколько разное у вас с режиссером видение образа барона Мюнхгаузена?
- У Ромы (Романа Жукова. – Авт.) главная мотивация всех поступков барона – это любовь. Мне же кажется, что такого не может быть. Все-таки Мюнхгаузен уже не подросток 15-летний, а взрослый мужик. Ему по пьесе около 60. Не может в этом возрасте у мужчины свет клином сойтись на женщине. Мне как актеру вообще не интересна любовная линия, поэтому я пробовал искать какие-то подводные рифы. Меня больше занимала борьба барона с системой. Как его мир в одночасье рассыпается и он вынужден собирать его по кусочкам. А Марта… Это дело десятое (усмехается).
- Как я понимаю, если предположить, что ты настоящий Карл Фридрих и стоишь перед судом, ты бы не отказался от своей фантазии про 32 марта ради любимой женщины. Принципы для тебя настолько важнее?
- Никогда, ни за что не отказался бы. Но это если речь идет о действительно принципиальных вопросах выбора. Если разобраться, там, в пьесе, этот конфликт не стоит выеденного яйца. Понятно, что Горин специально так все закрутил в угоду зрителю, чтобы был какой-то саспенс. Но, по сути, ничего страшного бы не произошло. Не та ситуация, чтобы терять силы, энергию и в итоге подставлять самого себя.
- Выходит, тебе жилось бы комфортнее в ипостаси барона с его постоянными «замутами», а никак не тихого садовника Мюллера, который довольствуется своим маленьким счастьем?
- Определенно. Да и нет там никакого счастья у этого садовника и не могло быть. Это же деградация души на ступень ниже. Потом придется проживать еще одну жизнь. Оно тебе надо?
- Как думаешь, почему зритель так тепло принял спектакль? В нем все-таки есть какая-то вторичность, и те смыслы, которые есть в пьесе Горина, житель XXI столетия - эпохи потребления - уже с трудом воспринимает.
- Мне кажется, все дело в духоподъемном финале. Если спектакль в каких-то сценах и проседает, финальный монолог барона всех поднимает. И еще - как ни крути, это заслуга Янковского. Зритель ностальгирует.
- Но, Максим, я точно знаю, что в зале очень много представителей поколения, незнакомого ни с текстом Горина, ни с телепостановкой Захарова…
- Так пьеса очень хорошая. Она о любви, дружбе, борьбе с системой. Все хотят ассоциировать себя с Мюнхгаузеном и в глубине души понимают, что это пример того, как надо жить. Хотя это не самая сильная у Горина пьеса, на мой взгляд.
- Какую ты считаешь самой сильной?
- «Забыть Герострата», конечно. Это его магнум опус.
- Что тебя вдохновляет в дне сегодняшнем?
- Талантливая игра других актеров, моих партнеров по сцене. Как и любого человека, меня трогают глубокие содержательные книги, фильмы, хорошая музыка… Адреналин меня вдохновляет – одно время очень любил кататься на сноуборде, пока возраст позволял (смеется).
- Мне кажется, ты испытываешь невероятный кайф, когда поешь со сцены в музыкальных спектаклях театра или на каких-то тематических концертах, капустниках.
- Кайф-то я испытываю, но огорчает, что в силу ограниченного диапазона никогда не смогу спеть те мелодии, которые хотел бы. «На заре» группы «Альянс» не смогу, какие-то хиты Фредди Меркьюри.
- Если вернуться к барону Мюнхгаузену, после знакомства с его историей напрашивается вывод: добро причинить нельзя. Ты согласен с этим?
- В том смысле, что от добра добра не ищут, а благими намерениями вымощена дорога в ад? Да, согласен. Мне кажется, наша беда в том, что мы очень часто хотим казаться вполне хорошими. Как окружающим, так и себе. Это же так круто – промолчать, не сказать человеку, что он подлец, нехорошо же обижать человека. Но это в корне неправильно, я считаю. Нужно показывать зубы.
- Если речь о близких людях, их тоже нужно «кусать»? У меня был случай, когда достаточно близкому товарищу я наговорил резкостей в порядке дружеской критики. Мне казалось, что делаю это из любви к ближнему, а реакция была настолько негативной, что человек на какое-то время вообще перестал со мной общаться.
- Значит, это не дружба была. Мы с моими друзьями всегда все в глаза друг другу говорим, можем даже подраться (смеется). Другое дело, если ты точно знаешь, что твои слова могут сильно ранить человека, нужно подбирать их. Хотя я придерживаюсь мнения, что лучше порой рубить с плеча, чем ходить вокруг да около.
- Давай предположим, что ты в финальном монологе меняешь канонический текст («Господа, я понял, в чем ваша беда и т.п.) на авторский. Что бы ты как Максим Лукоянов сказал своим оппонентам?
- Я бы не дерзнул что-то менять в потрясающем тексте Горина, меня он полностью устраивает. Он как раз созвучен моему мироощущению.
Флешбэк
Из интервью Максима Лукоянова после премьеры спектакля «Ромео и Джульетта» в 2015 году:
- Мне было страшно получить такую роль. У меня же не было опыта работы на большой сцене. Даже злился, что меня как котенка кинули в воду, и выплывай, как хочешь. Режиссер потом сказал пару ласковых, и я вроде успокоился. Как я отношусь к своему Ромео? Как к мальчику без опыта. В отличие от него я уже свой путь от любви до ненависти прошел, и сейчас отношение к женщинам, себе, жизни кардинально поменялось. Романтики в мире все меньше. Сегодня даже простую вежливость принимают за заигрывание, флирт. Я бы сказал, что романтикам сейчас довольно проще жить. Не нужно уже лезть по карнизам, петь серенады, как-то завоевывать любимую. Достаточно быть искренним, и девушки уже воспринимают это как что-то небывалое…
Алексей Гостев
