Есть на свете святые места, дороги, дорогие для странников-богомольцев.
Так, христиане совершают паломничество в Иерусалим; хадж в Мекку – непременное дело для мусульманина; индусы для торжественного омовения прибывают к берегам Ганга…
Имеется такой глобальный сакральный омфал и на территории нашей страны.
Этот природный алтарь – Алтай. Если точнее – расположенная на границе Казахстана и России центральная точка Евразии, равноудаленная от четырех мировых океанов. А именно, двуглавая Белуха, высочайшая вершина (4506 метров) Алтая и всея Сибири.
Ежегодно сюда поднимаются (если и не на самые пики, то к подножию) тысячи верующих, причем разных конфесcий. Зачем – чтоб угадать ответ, мы выдвигаемся к озеру Язевому, откуда открывается самый завораживающий вид на Белуху, где реализуется одноименный летний фестиваль и стартует упомянутая туристически-эзотерическая тропа.
Пожалуй, нам не удастся это проверить, но говорят, здесь замаскированы врата в легендарную Шамбалу.
Горный алтарь
Расстояния на Алтае мерятся временем – в полном соответствии с теорией относительности. Озеро Язевое от штаб-квартиры в Катон-Карагае не близко, однако по местным масштабам и не далеко – полдня пути. Всего-то сотня километров по горной грунтовке на уазике-таблетке. В гидах же у нас на этот раз чуть не целый отдел нацпарка во главе с его (отдела экологического просвещения и туризма) шефиней Натальей Блох. Благодаря обилию собеседников доехали незаметно – как выразился античный автор, на собственных ушах.
В числе прочего узнали мы и о том, что время от времени фестиваль «Белуха» берет тайм-аут - как и сейчас. Это необходимо после многолетнего проведения на одной и той же поляне. Местные парни в отчаянии (контингент включает немало городских девиц, хоть и замороченных, но склонных к авантюрам). А вот здешняя природа антракту должна быть благодарна – ей не помешает отдых от туристских легионов.
Словно подтверждая это, знаменитая своей капризностью вершина открылась нам в первый же вечер. В пути проводники пугали фотографа малой вероятностью сделать кадр Белухи, как правило, закрытой тучами. Им вторили егеря на кордоне, куда мы прибыли: мол, уже почти месяц горы не видно. И вот, пожалуйста, подарок – Белуха во всей красе, как кусок торжественного торта на «тарелочке с голубой каемочкой» озера.
Конечно, в истории с географией, если поискать, можно найти горки и покруче. Эверест – самый высокий, Олимп – самый легендарный, Арарат – вообще самый-самый… Но и Белуха на их фоне совсем не серая. Мало о какие неровности рельефа было сломано столько копий, как вокруг этих пиков. И первый же предмет для спора – сколько их (этих пиков), собственно?
Авторы в научно-популярных изданиях вершину величают двуглавой. Однако ее старинное алтайское (ойротское) название – Уч-Сюмер, «Три сопки». Треглавая же Белуха изображена и на гербе Республики Алтай – эдакой короной над грифоном. А мой глаз и вовсе видит четыре зубца, два повыше в центре и два пониже по краям – пиктограмму, напоминающую прописную M…
Наиболее удобоваримое объяснение загадки – природная катастрофа 1900 года, когда якобы и обрушился третий горный шпиль, превратившийся нынче в сателлитный отросток (на фоне чего и четвертый зубец, прежде «чужеродный» композиции, теперь смотрится как полноправный участник квартета). Как на самом деле было – кто теперь разберет, документов не осталось. Но, во всяком случае, именно то событие привело к сакрализации Белухи и появлению в таежной глуши паломников из университетских центров.
Хотя высочайший пик Алтая и включен в древнюю буддистскую метафизику, но как-то ненароком (практически «в скобках»). Да, в мифах говорится о Белухе под именем горы Меру, расположенной далеко на севере и окруженной восемью вершинами в форме цветка лотоса, но, боюсь, для индийских и китайских прихожан эта информация была малосодержательной, вроде ссылки на гиперборейцев для древнегреческих греков. И как о тех же гиперборейцах гораздо подробнее рассказывал спустя тысячелетия какой-нибудь Ницше, так и о роли Белухи в буддизме куда многословнее распространялись позднейшие комментаторы.
Первейший же «сибирский Ницше» – Рерих.
И, в конечном счете, именно с подачи прославленного путешественника, художника и теософа Белуха стала культовым объектом.
Неспроста, конечно – а случились три события. Скоро после первого – упомянутого горного обвала – некий пастух Чет-Челпанов выступил пророком алтайского мессии, который должен явиться после потрясения Белухи. Спасителя ойроты звали Белый Бурхан. Ждали его, как и положено, давно, а пророчество состоялось в 1904 году. И к 1927-му, когда в ходе своей Трансгималайской экспедиции Алтай посетил Николай Рерих, вся эта энергетика успела оформиться в провинциальную разновидность буддизма – так называемый бурханизм. Впрочем, вряд ли бы новым религиозным чувствам неведомых горцев стали сочувствовать кандидаты наук из «почтовых ящиков», если бы будущий проповедник Агни-Йоги не разглядел в образе Белого Бурхана очередное, теперь уж окончательное, воплощение Гаутамы Шакьямуни, а в ледяном сиянии Белухи – отблеск Шамбалы, буддистского Рая.
Николай Рерих, знаменитый русский художник-символист, живописал горные пейзажи, но в большей степени – свой внутренний мир. Показательна в этом смысле картина «Ойрот – вестник Белого Бурхана», где изображена (в 1925 году) очевидно треглавая Белуха.
Первоначально прославился как театральный оформитель модернистских спектаклей: «Пер Гюнт» во МХАТе, антрепризы Дягилева в Париже и Лондоне. После революции эмигрировал, а в 1923 году пустился в Трансгималайскую экспедицию, в результате которой вместе с женой родил мистическое учение «Агни-Йога» (или «Живая этика), используя элементы из разных религий в дидактической проповеди о грядущей эпохе справедливости. Некоторый этнографический интерес представляют написанные им мистические отчеты о путешествиях: «Сердце Азии» и «Шамбала Сияющая».
Главный же итог трудов Рериха – картины, эдакие иллюстрации к его теософии, написанные в ярком «магическом» стиле.
Что ж, свой крест в гору можно нести и в заплечном рюкзаке.
Заковыристы пути человеческие.
Есть среди них и такой: с дороги помыться в бане, попариться березовым веничком, а после нырнуть в студеную воду Язевого. Погулять по лесным берегам, пока не стемнеет, поглотать настоянный на хвое озерный озон. На заре – в лодку, посидеть с удочкой, подергать язя (рыбка, кто не знает, похожая на некрупного сазанчика, только попрогонистей). И все это время: смотришь ли вверх – Белуха, вниз – в водном зеркале отражается она же. Так накормишь ею глаз, что оглянешься напоследок – да и увезешь с собой целую Гору впечатлений. Стоит лишь закрыть глаза.
Мертвая вода
Если к Белухе паломники приходят за просветлением (тем, что христиане Средневековья называли illustratio), чтоб процедить душу от пресловутой пены дней, то исцелить тело едут на Рахмановские Ключи. Самый, наверное, знаменитый бальнеологический курорт в Казахстане – следующий пункт нашего путешествия.
Очередные полдня – и с одного озера мы перемещаемся на другое, Рахмановское. Хотя на самом-то деле они лежат рядом (их разделяет лишь небольшая гряда) и принадлежат бассейну одной реки – Белой Берели, берущей старт от ледников, как мы условились, Шамбалы. Озера можно было бы счесть близнецами – и размерами схожи, и высотой над уровнем моря, и берегами своими с ельниками и черневой тайгой (из пихты и осины) на северных склонах гор и лиственнично-кедровыми южными экспозициями… Но если на Язевом шикарный клев, то Рахмановское – пустое. Ни цветом, ни вкусом, ни запахом не отличаются их воды, но в последней растворен неуловимый и неумолимый газ – смертельный в изобилии, живительный в малых дозах. Радон.
Вообще-то, в Рахмановское озеро впадают – где неспешной рысью, где, низвергаясь водопадами, точно такие же речки, что и в сотни других алтайских водоемов. Но в одном месте, недалеко от берега, есть несколько странных луж, не исчезающих даже в самую сухую погоду; от них к озеру бежит тихий ручеек. Вот эти-то родники, при внешней неказистости, и задают жару всей округе.
Именно о них повествует легенда, как еще в XVIII веке некий каменщик по фамилии Рахманов (не потому каменщик, что пролетарий или масон, а пришелец из кержаков, обосновавшийся в здешних горах, на Камне), охотясь на марала, оказался в этих местах. Олень был ранен, на последнем дыхании, но, спасаясь от погони и плюхнувшись в воду, вдруг через некоторое время окреп, и когда подошедший охотник уже думал добить его, дал резвого деру и был таков.
Раздосадованный и уставший каменщик бросил преследование и сам тоже решил искупаться. Ему понравилось, моцион он сделал регулярным, благодаря чему, говорят, и дожил чуть не до революции.
- Так легенда объясняет, почему эти ключи названы Рахмановскими, - подытоживает Татьяна Кочеткова, врач-физиотерапевт санатория, и обращается к науке. – Есть несколько причин их лечебного эффекта. У нашей воды богатый ионный состав: она содержит и азот, и кремниевую кислоту, бикарбонаты, сульфаты… Плюс температурный фактор – 39-41 градус по Цельсию. Все это вкупе благотворно влияет на организм человека, который пьет ее или принимает ванны. Высота над уровнем моря – 1760 метров, среднегорье само по себе имеет целебное воздействие. Ну и, конечно, главное – радон.
Как известно, естественный радиационный фон необходим для всего живого. Опытами доказано, что без определенного (разумеется, весьма скромного) уровня радиации организмы гибнут уже через три недели. И наоборот, в незначительных дозах излучение оказывает стимулирующее воздействие.
- Но по сравнению, например, с Белокурихой в России, где практикуют голую лучевую терапию, у нас есть особенности. Там пациент сидит в обычной водопроводной ванне, куда по трубам поступает радоновая вода. У нас же лечению способствует и необыкновенная энергетика окружающих мест, - моя собеседница возвращается к мистической составляющей курорта. – Белуха. Озеро Рахмановское очень интересное. Проверяли его дно – так вот, говорят, оно имеет форму песочных часов: сверху вода холодная, внизу – горячая, там бьют 70-градусные источники. И, кроме того, наш пациент во время сеанса находится в непосредственном контакте с природой, он прикасается к камням, к которым за здоровьем люди приходят уже 200 лет. Да вы сейчас сами все увидите и почувствуете.
Мы идем к средних размеров коттеджу – принимать ванну. Разумеется, это не единственный радоновый источник на месторождении. Неизвестно, сколько их было во времена легендарного первооткрывателя, но в 1979 году, когда здесь, собственно, и организовали ботанико-геологический заказник Рахмановские Ключи, на территории сопутствующего санатория их насчитывалось 10.
Мировым лидером в радоновой физиотерапии является Япония. Здесь расположена почти половина из всех бьющих на планете радоновых источников – 130 (считаются, конечно, лишь обустроенные, с санаториями поблизости). Еще 30 – в России. Всего же их насчитывается в мире около 300. Один из них – Рахмановские Ключи.
Кроме дополнительных факторов (Белуха и т.п.), от остальных курортов он отличается низким содержанием радона – 5 нано-Кюри на литр. За рубежом пропорции не хватило бы и на то, чтоб признать воду радоновой (там нано-Кюри требуется хотя бы 10). В отечественной же медицине это минимум, чтоб считать родник лечебным. Действие его, таким образом, предельно мягкое.
Для сравнения, в Белокурихе, по другую сторону Алтая, содержание радона – до 40 нано-Кюри. Ну а сильнее всех радиацию любят уже упоминавшиеся японцы. На их островах имеются источники с содержанием газа до 180 нано-Кюри на литр. А чего им бояться после Хиросимы-то…
Уже в наше время курорту сделали «евроремонт» и сдали под ключ. Представляет он из себя как бы бассейн внутри оздоровительного комплекса. Везде вокруг – самые современные строительные материалы, блеск сантехники, сверкающая гигиеническая цивилизация. Но все это – лишь обертка, футляр, оправа для трех больших камней, покоящихся в чистой теплой воде прямо на земле, вернее, среди песка и гальки – там же, где они лежали всегда. (Кстати, едва один из валунов попробовали чуть подвинуть, источник перестал бить и восстановился, лишь когда все вернули на место и больше не трогали.)
Итак, из кафельных хором по лестнице спускаешься в низ бассейна, мостишься на осколки древних пород (хотя по периметру ванны приспособлены для удобства скамьи). Все рассчитано так, чтоб, присев, погрузиться в воду примерно по соски (не окуная полностью область сердца). Врачи рекомендуют, чтобы сеанс не превышал 15 минут. С радиацией шутки плохи, а этого времени вполне достаточно, чтобы излучающий газ сделал свое дело.
В первую минуту пациент испытывает кратковременный спазм периферической сосудистой системы. Затем сосуды расширяются, поэтому, когда выходишь из воды, ощущаешь приятную теплоту. При этом терапия продолжается: радиоактивный плащ держится на теле еще три часа, и лишь после излучение исчезает.
В чем «механика» радонового врачевания? Газ через кожу проникает в кровеносные русла и с током крови – во внутренние органы. Благодаря чему нормализуется давление, увеличивается выброс сердца, удлиняется диастола – период, когда «мотор» отдыхает. Успокаиваются нервы, восстанавливается иммунитет, заживают открытые и закрытые переломы от всех имевших место ударов судьбы… Щупальца радиации будто настраивают заново расстроенный «рояль» вашего организма. За четверть часа все мышцы становятся более упругими лет на 15: от сердца до «перца»!
Чувствуешь себя, короче, молодцом. И нисколько не удивляешься каменщику Рахманову, плюнувшему после купания на недобитого марала и оленем же помчавшемуся домой, к бабе.
Облико маралье
Рахмановские Ключи – конец географии, самый край цивилизации, где еще есть асфальт, вернее, когда-то был. В советские времена сюда – к санаторию союзного уровня – провели серпантин из Усть-Каменогорска, и перед воротами здравницы стоит столб с числами на гранях 450 и 0. Дальше лишь козьи тропы, медвежьи углы… И вообще, пора нам возвращаться.
На обратном пути, однако, мы сделаем крюк и заедем в еще одно сокровенное местечко. А как же: ведь без него и Алтай не Алтай! Я даже полагаю, что отнюдь не раскрученные бренды: Белуха или Рахмановские Ключи – главная достопримечательность этих гор.
Но деревня Фыкалка. Древний кержацкий форпост на Рудном Алтае.
Там же, в этом староверческом заповеднике, вдоль среднего течения Бухтармы и ее притоков расположены еще несколько раскольничьих сел с не менее звучными именами: Коробиха, Печи, Язовая, Белое… Вот уже три века прошло, как в этой глуши осели особые русские люди, после церковного православного раскола целыми общинами покинувшие насиженные места и искавшие новую родину, чтобы сохранить старую веру. Отсюда и названия: раскольники, староверы. А здесь, на Камне – еще и каменщики, и кержаки (по реке Керженец, левому притоку Волги, откуда, собственно, и родом алтайские, и вообще, сибирские староверы. Из Поволжья они ушли сначала на Урал, а затем, спасаясь от преследований, все дальше и дальше на восток, в таежное Беловодье).
Эта затерянная и потерявшаяся в современном мире старообрядческая страна заслуживает отдельного рассказа; в рамках же повествования о здешних знахарских, целебных практиках остановлюсь лишь на двух из многих удалых промыслов ее жителей. И первый – самый, пожалуй, знаменитый – уникальная разновидность животноводства: когда зверей выращивают не для мяса, молока, шерсти и прочей плоти, но ради крови.
…Давно это было – когда деревни были большими. В те крестьянские времена кержацкие села по притокам Бухтармы насчитывали по несколько сотен дворов, а та же Фыкалка – и вовсе до тысячи. Вот тут-то тогда-то и появились впервые необыкновенные фермы – обнесенные гигантскими изгородями целые леса и луга, обитателем которых стал вид, считавшийся прежде объектом исключительно охоты, но никак не искусственного разведения - Cervus elaphus, то есть олень. В его научном названии мне особенно нравятся два эпитета: «благородный», а еще «или настоящий». Монголы называли его «маралом», от них это слово прижилось и в Казахстане. Третье, самое древнее, индоевропейское его имя – изюбрь.
Специфическая эта алтайская отрасль быстро развивалась, хозяйства исчислялись сотнями, и история (не написанная, правда, а устная – молва) сохранила даже имена некоторых особо удачливых «передовиков производства», таких, например, как братья Шарыповы.
А затем всему этому старообрядческому «Ордену вольных каменщиков» пришел конец. Алтайских кержаков выкосила Первая мировая война, на фронты которой, как рассказывают здешние краеведы, рекрутировали практически все мужское население раскольничьих деревень. Может, специально, может, нет. Но не вернулся почти никто. Так что последующие революция, коллективизация и индустриализация, Гражданская и Великая Отечественная войны на кержацкой общине уже и сказаться-то сильно не могли, хотя, конечно, довершили дело.
Сейчас в Фыкалке от силы 40 домов, да и живут в них в основном старики, рассказывает по дороге один из наших проводников, работник нацпарка Александр. Корнями, кстати, он тоже кержак: его родители перебрались в райцентр из умирающей Фыкалки в 60-х годах прошлого века. Разумеется, не осталось здесь и мараловодческих ферм. Да и во всем обширном Катон-Карагайском районе их наберется сейчас не более дюжины. Измельчал и сам марал. Староверы, не иначе, знали какие-то особые секреты, которые унесли с собой или в могилу, или еще куда, как те же братья Шарыповы, после революции ушедшие, по традиции, дальше на восток, в Китай.
Александр, который помимо того, что кержак, принадлежит еще и к тому же прославленному роду. Семейного дела, однако, продолжать не пытается, а вместо этого завозит нас по пути в одно из немногих оставшихся мараловодческих хозяйств близ села Урыль. Хозяина зовут Бокенбай: из кержацкого этот «бизнес» нынче превратился в казахский.
Звери боятся пешего человека. Пока мы в машине, стадо из дюжины оленей, пасущееся сразу за изгородью, подпускает нас совсем близко, на несколько шагов. (Не пугаются они и всадника.) Но едва мы вышли из кабины – и маралы стремглав ускакали в лес. Легко и бесшумно, а ведь средний их вес 300 килограммов, отдельные же выдающиеся экземпляры достигают полутонны.
С тех пор как легендарный литовский князь Ягайло 600 лет назад учредил первый заповедник на просторах нынешнего СНГ – в Беловежской Пуще, отечественная (в широком смысле) экологическая мысль заработала над этой симпатичной идеей: культивировать особо ценных диких зверей на диком же, вольном выпасе, хоть и под охраной.
Зачатки этого феномена тогдашние наблюдатели могли видеть еще в упомянутой Пуще: там присматривали за зубрами. Позднее практика расширилась. В Коми, в Печоро-Илычском заповеднике, была создана лесная ферма лосей. В российском Черноземье, в Усманском бору Воронежского заповедника, под ненавязчивым человеческим контролем функционировало опытное хозяйство бобров. Впрочем, подобных удачных экспериментов за сотни лет насчитывается немного.
Глобальное историческое первенство в этом вопросе, как всегда, за Англией: захватив ее, король Вильгельм Завоеватель запретил в знаменитом Итонском лесу (Etene) какую бы то ни было охоту на оленей, кроме своей собственной, став тем самым еще и родоначальником современной защиты природы. А вот первенство экономическое – за сибиряками. Самый успешный опыт в этой отрасли – маральи питомники, и родина их – Алтай.
Мы поднимаемся на второй этаж загона – что-то вроде смотровой площадки. Чуть ни с вершины склона сюда ведет узкий огороженный коридор, к которому пристроены небольшие корали-ловушки. А внизу, под нами – непосредственно «лобное место», где режут панты.
- Когда наступает сезон, - рассказывает мараловод, - мы заманиваем группы маралов в ловушки. (Конкретно – самцов, которые, собственно, и представляют промышленный интерес; самки – только для воспроизводства.) Отбираем особей, чьи панты созрели – верхушки рогов у них набухают и раздваиваются – и пускаем по коридору вот в этот узкий загон. С помощью блоков из-под животного убирают пол, и оно оказывается на весу. Затем срезают панты, обрабатывают ранку, и марал вновь на воле - до следующего года.
- А ему не больно? – спрашивает сердобольная женская половина нашей экспедиции.
- Дискомфортно – будет сказать вернее. Но не больно: там нет нервных окончаний.
В зависимости от возраста марала панты могут весить до пуда, в среднем же – килограммов десять. Представляют они из себя губчатую, еще не ороговевшую ткань, заполненную кровью. Именно эта молодая, только что сотворенная кровь – тот могучий природный эликсир, «красное золото», ради которого человек с давних пор охотился на марала, а три столетия назад начал его еще и разводить.
В чем секрет этой силы, не знают даже ученые. Возможно, поэтому целебная пантовая практика не признана официальной медициной: врачи относят ее к традиционным народным средствам. Панты усиливают иммунитет, замедляют старение, то есть укрепляют весь организм: от опорно-двигательного аппарата до половой функции. Впечатляющий физиологический эффект замечаешь даже после приема внутрь рюмки пантогематогена – слабоалкогольной смеси спирта и крови: меняется давление, обильный пот. Вопрос лишь в том, чтоб направить эту мощную силу во благо, чтоб эффект был целебным.
Но все же, почему именно панты? Ведь никакая другая кровь, кроме летней крови благородного оленя (марала, изюбря), не обладает подобными свойствами… Точного ответа, названия конкретного элемента, повторимся, не ведает и наука. Известно лишь, что в природе нет аналога столь стремительному росту объема крови в организме – почти вдвое. По сути, внутри оленя вдруг включается дополнительная «фабрика» по производству этой животворной жидкой ткани. Благодаря ей за кратчайший период (в теплые месяцы) вырастают огромные рога – грозное оружие осеннего гона, каковым они станут позже, окостенев под воздействием тестостерона. К зиме, выполнив биологическую задачу, самец их сбрасывает. Не иначе та химическая «кнопка», что включает этот «завод», и есть секрет.
Однако, как это часто бывает, и не разгадав тайны, люди охотно в нее окунаются. Причем в буквальном смысле – в пантовые ванны. Упражнению этому не одна сотня лет, изначально пантовая ванна – отвар пантов марала при их старинном консервировании. Рога затем долго и специальным образом сушили, чтоб, наконец, стереть в порошок и продать в Китай, где тамошние знахари приготавливали из него чудодейственные снадобья, по-нынешнему биодобавки.
С тех пор как люди научились синтезировать холод, процесс ускорился. Свежеспиленные панты, наполненные кровью, нарезают кольцами, упаковывают, вакуумируют и складируют в морозильные камеры. А современная пантовая ванна – нагретая до 41 градуса вода, куда бросают пару таких колечек. Вода при этом приобретает лимонадный цвет, запаха никакого, хотя в некоторых рецептах присутствует для аромата пихтовое масло.
Можно и просто пить кровь. Но это удовольствие на любителей (круг их, как правило, ограничивается егерями и мараловодами, пристрастившимися к «напитку» с детства). К тому же пить ее надо в первые минуты, пока она не свернулась. А еще через пару часов эликсир превращается в яд: кровь - лучшая питательная среда для бактерий.
Некоторые нашли компромисс и употребляют свежую кровь в коктейле со спиртом – так сказать, «Кровавую Мэри». Это, кстати, и еще один способ консервирования продукта. Надо лишь учитывать, что алкогольная концентрация препарата не должна превышать 16 процентов – иначе теряются свойства. И никакой водки – только чистый медицинский спирт!
И все же, перечисленные техники – робкие «пробы пера» по сравнению с той медицинской поэзией пантов, что тысячелетия слагалась в Китае. Но тамошние колдуны лишь покупают у географических соседей вышеупомянутый порошок, свои же рецепты хранят. Собственно, алтайские маральи фермы в прошлом и создавались под гигантский фармацевтический рынок восточного соседа. Эдакая «сырьевая база» - говоря по-сегодняшнему.
- Кержаки селились в самых отдаленных, глухих местах, - заканчивает экскурсию мараловод. - Там и приноровились разводить маралов. Потом у них научились этому мастерству и другие жители Алтая, в том числе казахи. Кержаков называли скрягами, но, по-моему, придумали это разгильдяи. Просто это были суровые люди, строгих правил. «Воспитали» и маралов.
Интересно получается: государство строить или кораль – все начинается с веры. И упирается в кровь.
О пользе взяточничества
Другой кержацкий дар человечеству также связан с любовью к диким, заповедным местам. Итак, позвольте представить. Фыкалка – столица алтайского меда.
Вообще, мед – он, наверное, и в Африке мед. Есть пчелы, есть нектар в цветах, из которого они готовят еду – мед. Есть и определенные его сорта в зависимости от основных медоносов: гречишный, липовый, донниковый... И нет никаких вроде бы оснований продукт одних областей выделять в ряду прочих. Кроме маркетинговых. Так полагал я, подозревая в словосочетании «алтайский мед» лишь грамотный рыночный ход: сама история сделала ему промоушн, так отчего бы не воспользоваться? Пока не отведал его, так сказать, из первоисточников.
Мое мнение изменилось. Алтайский мед существует. Но сомнение было не напрасным: дело тут вовсе не в качестве. Это как обычная рыбья икра и черная икра – по замыслу вроде бы одно, но по факту – виду, вкусу, цене – категорически разные вещи.
Так вот – потихоньку разбираемся мы с этой путаницей – на Алтае, во-первых, много просто хорошего меда. Староверы, заселившие эти места 300 лет назад, были ведь знатными бортниками – в силу своего бирючьего образа жизни. К тому же завезенная ими среднерусская пчела улучшила на новом месте прыть и стать. С медоносами в этих первозданных краях также нет проблем: 225 видов. Экология.
Отсюда и количество, и качество. На горных лугах здесь рождается разнотравный мед, когда цветут самые душистые травы: купальница, клевер, маралий корень, копеечник, валериана, шиповник, зверобой, мята, душица, шалфей, молочай, змееголовник… Собирая разбросанные там и сям сладкие душистые молекулы, смешивая их в прихотливых пропорциях, пчелы, как аптекари, готовят полные провизорские шкафы снадобий от всех недугов. Разнотравный мед разгара лета, например, отличается высоким содержанием витаминов. Общеукрепляющий, рекомендован при дистонии и бессоннице.
Если на склонах доминирует донник, пчелы создают светлый мед с тонким ароматом и легкой горчинкой, расширяющий сосуды и стабилизирующий давление. Если лидирует гречиха, мед получается темный - от бордового до коричневого, с характерной остротой, от которой першит в горле. Богат железом и белком, обновляет кровь и способствует регенерации тканей, показан при болезнях печени и почек.
Залетая на лесные поляны, пчелы собирают нектар с акации и жимолости, крушины и калины, иван-чая, герани, малины, черники и брусники, выделывая ароматный таежный мед с примесью пыльцы. Применяется при гастрите и язве.
Иногда, в выдающийся год и на определенных участках, удается получить редкие, особо ценные, первосортные меда. На лугах – с чабреца, или богородской травы: цветы ее бледно-фиолетовые, а мед – с голубоватым оттенком. В лесу же порой добывают дягилевый мед – красновато-янтарный, с запахами и вкусом бальзама.
Но даже не из-за этих изысков Алтай пользуется славой медового края. Ибо нет среди вышеперечисленного такого, чего нельзя было бы найти и в других местах. Мало того: все это, так сказать, идеальная картинка. В действительности же меда (и в особенности предгорно-луговые) в последние годы становятся все менее своеобразными. Все большую долю в них занимает мед эспарцета – кормового растения с розовыми цветками. Продукт получается как будто ничего, но… именно что никакой, без изюминки.
Тем же, кто жаждет исключительности, кто прибыл за медовыми самородками, надо сюда – в страну вольных каменщиков, за кержацкие деревни к пасекам по берегам речек Белой, Тихой, Катуни… Отсюда начиналось алтайское бортничество, лишь здесь оно в своем существе и сохранилось. Только тут еще и можно его найти – алтайский мед.
Важно, конечно, из чего он сделан. Есть в здешних горах растение – по-научному соссюрея широколистная, местные же называют его белковкой (ибо растет на высокогорьях, то есть на «белках».) Цветет она поздним летом, недолго (до двух недель), но интенсивно – эдакий летний нектаровый ливень. Чтоб получить белковский мед, пасечник должен угадать этот период, встав под самыми «белками» – не далее двух километров напрямую (иначе пчела попросту съест взяток по дороге). Еще один важный момент: недопустимы другие пасеки поблизости. Мед соссюреи обладает столь сильным ароматом, что пчела теряет ориентиры и отдает ношу в первый попавшийся на маршруте улей.
Свой знаменитый облик этот мед обретает, кристаллизуясь. Садка у него в мельчайшее зерно, и, будучи неповторимого белого цвета, внешне мед напоминает шмат сала; так же, ломтиками, и режется. Приторно сладкий, с резким, но и приятным привкусом, с характерным ароматом, в котором слышится ваниль. Некоторых дегустаторов эта органолептическая специфика настораживает, другие же оценивают белковский мед по максимуму, выше всех остальных. Здесь уместно вернуться к использованной параллели: черная икра тоже ведь не сразу нравится. Пока не распробуешь.
Не сказать, однако, что соссюрея эта нигде, кроме пресловутой Фыкалки, не растет… Секрет, думаю, не только в траве, но и в людях определенной породы. Чтобы вытянуть из природы этот драгоценный эликсир, надо быть и хватом, и мастером, и энтузиастом, и дельцом; требуется дюжий коммерческий кураж (трудности производства белковского меда компенсируются ценой значительно дороже обычной, и скупается он агентами прямо на пасеках – для поставок в основном в Европу). Нужны, одним словом, кержаки, что забрались сюда нечаянно когда-то, а промышляли для души, в свободное от основной работы время; вообще же искали Беловодье – оно же, до кучи, Китеж-град, Царство пресвитера Иоанна, Рай на Земле…
Шамбала.
Искали – и, возможно, нашли. Уйдя же, оставили на видном месте ключи.
Андрей Губенко
