Вообще-то, человек не сует сюда нос. Да и знают об этой заповедной тянь-шаньской пуще немногие.
Те, кто по выходным выбирается из Алматы за свежим воздухом в направлении Тургенского ущелья, обычно не уезжают дальше форелевого хозяйства. Самые «продвинутые» покупают царскую рыбу и самостийно запекают ее в фольге на углях, устраиваясь на лужайках у речки.
Мы минуем эти суверенные пикники и пленэры, базы общего пользования «Тау-Тургень» и «Синегорье» и поднимаемся, наконец, в настоящие горы. Наше дело - правое: на развилках мы совершаем лишь одноименные повороты, и все больше удаляемся от классических маршрутов, которые по какой-то закономерности все уходят налево: на высокогорное плато Ассы, на знаменитые водопады… Вот и последний егерский кордон, за которым уже видны гребни Чинтургенского ущелья.
Мост через поток обвалился, и мы пересаживаемся на лошадей. Удобная тропинка через полчаса теряется: лог зарос столь густой чащей, что двигаться можно лишь верхом, по дну ручья. Искушенным конским копытам не страшны талая вода и скользкие камни, но дальше и для них дороги нет. Ручей оказался рукавом реки Чинтургень, мы вышли к ее бурному руслу. «Где же ельники?» - спрашиваю наших проводников. «Да везде, над вами», - говорит Дамир Малгельдиев, директор Тургенского филиала Иле-Алатауского национального парка.
Я задираю голову и нагибаю ветку: сквозь полог буйных прибрежных дебрей проглядывает совсем другой лес - строгие, величественные в своем уединении стволы в вельможных мантиях мха (уворачиваясь от сучьев, я и не заметил, как близко подступили кручи). Сплошным мшистым ковром покрыта и земля склонов. Если, конечно, можно назвать землей «поленницу» древесных корней, едва прикрытых гумусом. Сразу под ней - вечная мерзлота.
Часть I. Лесной космос
Это - Чинтургенские моховые ельники, цель нашего путешествия. Урочище площадью в 900 гектаров с 1968 года внесено в официальный кадастр памятников природы. Его научная ценность в том, что это единственный лес в Тянь-Шане, который по неведомому географическому капризу накрыло древнее оледенение. И хотя с тех пор, как на планете потеплело, прошла тьма лет, в своей массе лед здесь так и не растаял: в чаще есть участки, где вечная мерзлота прикрыта лишь полуметровым саваном мха.
И, однако, не в одной этой «отмороженности» антикварной горной тайги ее красота.
Лесистые склоны Заилийского Алатау, какими их привыкли видеть из Алматы или окрестных горных курортов, облагорожены и «причесаны» (в былые времена - работниками лесхозов, а с 1996 года - инспекторами нацпарка). Их не назовешь, конечно, сквером, но и первобытной чащей - тоже. Ежегодно лесники очищают их от сухостоя и валежника, высаживая взамен молодняк из питомников (у этой миссии двойная задача: эстетическая и противопожарная). В результате четыре пятых лесных массивов нацпарка ухожены человеком. И лишь 20 процентов (в самых удаленных и труднодоступных уголках) - нет. В них входят и расположенные сравнительно недалеко от цивилизации Чинтургенские ельники - как памятник природы и, соответственно, заповедный объект.
Это девственный, нетронутый, сокровенный лес. Именно подобные волшебные елки (хотя и другого подвида) живописал в иллюстрациях к сказкам художник Васнецов. А поэт Пушкин сочинял свои хрестоматийные стихи про чудеса, лешего, неведомые дорожки и невиданых зверей - «там лес и дол видений полны».
Дремучие леса - потому что дремлют
Языковой обычай именует такие леса дремучими. У этого названия, к слову, есть своя история.
Народная традиция со времен царя-Гороха различала два вида лесов: окрестные рощи, где пасли скот и куда ходили по грибы да ягоды, и далекие, непролазные чащи - вотчину чухонки Бабы-яги, у которой транзитом ночевали предприимчивые молодцы. Эти моховые ельники были колдовскими, каверзными, чреватыми недоброй магией - в отличие от родных милых березок.
Это старинное позиционирование по-своему оправдывают и наука, и религия. Ученые утверждают: когда десять тысяч лет назад отступило последнее оледенение и началась история, верхние широты Евразии от Альп до Сибири покрывала бескрайняя темнохвойная тайга. Однако, как оказалось, весьма уязвимая. Ель - порождение специфического климата ледникового периода, и когда приободрившийся человек, обживаясь, начал выкорчевывать эти леса, они не вырастали вновь. Нарушалась уникальная экосистема, и мрачные ельники близ селений сменялись светлыми березняками и шумными осинниками, бывшими в первичном лесу на второстепенных ролях. А вековые дебри - места глухие и шальные - сохранились лишь вдали от жилья. Флора здесь угнетена и как бы дремлет.
Теологи-палеоботаники предлагают иную аргументацию. В Эдемском саду человек был органичной частью природы, он не стоял «над» ней и правил не как узурпатор, а как верховный иерарх. После грехопадения и изгнания из рая взаимоотношения эти изменились: Бог вывел человека за границы естественного состояния. В наказание, но и в помощь: чтобы справиться со зверем в себе, следует больше думать, чем ты отличаешься от бессловесных созданий, а не чем с ними схож. Соответственно, и всякое общение с духами природы монотеизм объявил язычеством и поганым колдовством, всякую магию - черной.
Одухотворенная природа «умерла» для согрешившего ветхого человека, стала механической мастерской. Древним божествам леса - всей этой ватаге нимф и сатиров - нет места на обжитой людьми территории (разве что в парках в образе скульптур). Они были изгнаны в далекие необитаемые пущи, на кулички: в этих гиблых краях сосланные духи угрюмы и болезненны, и человеку враждебны. Разумеется, состояние это не безысходно и в лучшие времена будет изжито вместе с пагубой грехопадения. Тогда и будет расколдован лесной космос. А пока природа, как спящая царевна, здесь дремлет.
Версии, как видим, не столь уж разительны. Дремучие леса - потому что дремлют. И какой терминологией ни воспользуйся, объясняя это название, история, в сущности, вовсе не о деревьях, а о нас - о таинственном прошлом человека и грозных страхах его детства.
Подняться до елок
Вообще-то их было двое - естествоиспытателей Шренков. Оба жили в девятнадцатом веке, оба являлись заслуженными академиками. Одного звали Леопольд, другого - Александр. Первый как ученый был именитей, но именно второму тянь-шаньская ель обязана своим научным именем - Picea schrenkiana.
Александр Шренк родился в российском захолустье, в Тульской губернии, а скончался в Прибалтике, в одном из передовых университетских центров империи, в Тарту (тогда Дерпте), в ранге писателя и приват-доцента. Но имя он себе сделал в молодости, будучи штатным путешественником при Санкт-Петербургском Ботаническом саде, добывая для него экзотические растения в далеких экспедициях. Три своих знаменитых вояжа он совершил в 21 год (Северный Урал), в 23 (Финляндия) и 25 лет (Джунгария). В этой последней поездке, в 1842 году, он и открыл новый, прежде неизвестный научному сообществу вид, и в мировые метрики занесли нашу красавицу. Так сказать, в лесу родилась елочка.
Ель Шренка - эндемик этих гор, местный экологический шедевр, тянь-шаньские хвойные пирамиды. Ее рост зашкаливает порой за полсотни метров, толщина ствола - за два, возраст - за 300 лет. Она осанистей и долговечней своих многочисленных родичей и, во всяком случае, обыкновенной, или европейской ели. Конечно, горные леса Тянь-Шаня состоят преимущественно из экземпляров поскромней и постройней, но и этого хватает, чтоб быть одной из двух исконных лесообразующих пород Поднебесных гор.
В советские времена ботаники здесь проводили эксперименты, хлопотали над перспективой культивирования в горах Заилийского Алатау многочисленных древесных чужестранцев. Так на его склонах появились рукотворные рощи экзотичных для Тянь-Шаня древесных пород.
Высаживали их одномоментно, в начале 70-х годов прошлого века, и с размахом - на пространствах в десятки тысяч гектаров. Правда, не сплошным массивом, а розными участками, колками. Подвигла на это особенность здешних мест: привольные и относительно пологие луга на плодородных почвах между «прилавками» и ельниками. В результате спустя десятилетия эти зоны превратилась в типичную лесостепь, только… горную. На склонах они образуют наглядную изумрудную мозаику: темные, почти черные леса европейской ели; прозрачная, воздушная хвоя сосновых боров; салатовые фрагменты весенних лиственниц; ясные березовые рощи - и все в ожерелье цветущих луговых трав!
Позже, правда, от этой идеи отказались. Во-первых, как говорится, не климат. Так, сосны, вырастающие на своей родине, в Восточном Казахстане, не выше 15-20 метров, под южной солнечной радиацией вымахивают до 30-40, а затем не выдерживают снега и валятся.
- А главное, - говорит Абай Бегембетов, директор Иле-Алатауского ГНПП, - мы хотим сохранить естественный облик этих гор.
Однако, как говорится, что выросло, то выросло. Эти необыкновенные для Тянь-Шаня угодья есть почти во всех здешних ущельях, но особенно изобилуют флористическими парадоксами Каскеленское ущелье и его «дочка» - сай Касымбек. Посадки покрывают весь перевал между ними, внешние склоны обоих урочищ, поднимаясь до первичных тянь-шаньских ельников.
Подняться до елок - такое выражение практикуется алматинцами, выезжающими на природу. Уверен, означает оно не только высоту и свежий воздух.
Так вышло, что исстари тянь-шаньская ель была для местных жителей траурным деревом, символом славной, знатной смерти. (Как кипарис для античного Средиземноморья - тоже, в сущности, елка.) Еще саки делали из нее саркофаги для своих высокопоставленных покойников, их во множестве находят в здешней Долине курганов. Садят елочки и близ склепов современных бонз, причем, бывает, в самых неожиданных местах. К примеру, две такие я видел на кладбище в… Мангыстау, у роскошной могилы большого чиновника; за ними, чтоб не погибли в пустыне, ухаживал специально обученный юноша.
Но я назвал тянь-шаньские ели природными пирамидами. Символ смерти - он же и символ вечной, нетленной жизни. Наверное, выбор был не случаен. Ведь благородное дерево - как благородный человек: чем старше, тем красивее.
Часть II. Сады Бога
Кленовый лист - на флаге Канады, ливанский кедр - соответственно, на флаге Ливана. Лавровый венок - на гербе Греции, оливковая и дубовая ветви - на неофициальной, но оттого ничуть не менее символичной эмблеме Франции. Плодоносящее кофейное дерево - на гербе Бразильской Республики, цветущая золотая акация - на гербе Австралийского Союза...
И это не считая финика и персика в названиях бывших стран, ныне исчезнувших или переименованных.
Украшая каким-то деревом (его листьями, плодами, цветами) государственные символы, люди тем самым подчеркивают ни много ни мало роль этой агрокультуры в культуре вообще, в своей национальной истории.
Это относится и к нашей стране. В частности, к исторической области Семиречья с центром (хотя с некоторых пор и не административным) в городе Алматы. Напомню, что на гербе южной столицы, ниже горных пиков и выше снежного барса, аккурат в центре круга изображены семь красных цветков яблони.
Скорее всего, Недзвецкого - редкого тянь-шаньского аборигена (речь, конечно, о дереве, хотя и сам Владислав Ефимович, открывший этот вид, - заслуженный наш земляк, пусть формально и не местный уроженец). Ибо пурпуровые бутоны, затем того же оттенка цветы и мякоть плодов, и даже обратная сторона листьев - фирменная отличительная особенность именно яблони Недзвецкого. Равно как и культурной декоративной формы, которую вывел на базе нашей дички немецкий ботаник Георг Дик, благодаря чему эта последняя и вошла в садовничью культуру сначала Германии, а затем и остального, доросшего до ландшафтного дизайна мира, получив латинское наименование Malus niedzwetzkyana Dieck.
Но не исключено, что на гербе изображены цветы второй нашей знаменитой яблони. Правда, вид этот совсем не редок, а напротив, покрывает прилавки Заилийского и Джунгарского Алатау повсеместно и цветет десятками оттенков розового – собственно, от белого до красного. Зато и роль яблони Сиверса (а о ней идет речь) в цивилизации края выходит далеко за пределы декоративной, украшающей в конце весны местные ландшафты всеми теплыми цветами радуги. Во-первых, именно ей Семиречье обязано всесоюзной (а то и всемирной) славой своего главного продуктового бренда - алматинского апорта. А во-вторых, ученые (причем не только наши, но и европейцы с американцами) установили, что именно яблоня Сиверса является прародительницей всех культурных яблонь на Земле.
Как бы то ни было, обе яблони - и Сиверса, и Недзвецкого - заслуживают красоваться на гербе Алматы. Обе являются не только символами природы Семиречья с окружающими горами, но и подлинным национальным достоянием нашей страны.
История яблочной цивилизации
На самом деле не Нью-Йорк, а Алматы следует называть “Большим Яблоком”. Впрочем, прежнее, ныне упраздненное имя города - Алма-Ата - примерно что-то такое и означало. Не исключено даже - было авангардистской калькой с английского на казахский, предложенной революционно настроенными ономастами на историческом собрании Президиума ЦИК Туркестанской АССР в 1921 году, когда, собственно, Верный и переименовали...
С древности подножия центральноазиатских гор - от Алтая до Памира - славились среди караванщиков Шелкового пути самыми настоящими лесами из гигантской (до 14 метров высотой) дикой яблони Сиверса, а больше других - прилавки Северного Тянь-Шаня.
Кстати, названием своим - Malus sieversii - вид обязан русскому немцу Иоанну Сиверсу, ученому-аптекарю и члену Императорской академии наук, который, путешествуя в числе прочих стран по Тарбагатаю (Южному Алтаю), впервые дал научное описание поразившего его дерева. И, собственно, открыл его миру, когда в 1796 году в Санкт-Петербурге были посмертно изданы его "Письма из Сибири". (Которые, кстати, были доступны лишь немногим (читающим на немецком) ученым и лишь в 2018 году переведены со старогерманского на русский язык в рамках проекта Фонда сохранения яблони Сиверса.)
Впрочем, тогда казахстанский абориген лишь был добавлен на общих, как говорится, основаниях в число уже известных науке дичек, куда входили яблоня лесная, яблоня восточная и даже яблоня карликовая, или райская - Malus paradisiaca. Всего 27 видов. При этом предком домашних яблок по-прежнему считалась лесная яблоня, родом с юго-востока Европы, а именно с Кавказа. И только через полтора столетия ученые стали пересматривать эту точку зрения, разглядев истинное значение дерева с отрогов Тянь-Шаня во всемирной яблочной цивилизации.
И первым в их списке фигурирует знаменитый ботаник и генетик Николай Вавилов, опубликовавший концептуальный труд о мировых центрах происхождения культурных растений. В поисках этих самых центров он много путешествовал и долгое время даже возглавлял Всесоюзное географическое общество. Но, кроме того, был чиновником: до поры Советское государство ценило ученого-новатора, наградив за упомянутый труд премией имени В.И. Ленина, а также введя в состав ВЦИК, чтоб использовал свою теорию для развития сельского хозяйства молодой республики. И вот, совершая в 1929 году ознакомительную поездку в Синьцзян в целях изучения аграрных особенностей Китая, он сделал остановку в тогдашней Алма-Ате.
Исследовав местные прилавки, Вавилов и добавил в свое учение еще один пункт, придя к выводу, что мировым центром происхождения культурных сортов яблонь является именно нынешняя Алматинская область, но никак не Кавказ: “Дикие яблони Кавказа сравнительно мелкие. Наоборот, дикие яблони Туркестана и в особенности Семиречья отличаются сравнительной крупноплодностью: отдельные деревья несут плоды, не уступающие по качеству культурным формам. Некоторые поражают своей крупностью, исключительным плодородием. Можно наблюдать всю гамму переходов от типичного мелкого кислого дикого яблочка до культурных, вполне съедобных форм”. И далее, подытоживая: “Можно воочию убедиться в том, что мы находимся в замечательном центре происхождения культурной яблони. Некоторые формы настолько хороши по качеству и размеру плода, что они могут быть просто перенесены в сад”.
Это действительно одна из самых мощных, красивых и... вкусных дичек. Ее плоды, как никакие другие близки к садовым формам, достигая порой 100 граммов веса. Впрочем, несметное разнообразие размеров, окраски, вкуса да и цветков - от белоснежных до почти пурпуровых - еще одно характерное свойство вида Malus sieversii.
Так вот, интуиция великого ученого не подвела. Спустя полвека идею Вавилова подтвердил самый подробный генетический анализ. В частности, доктор Оксфордского университета Барри Джунипер исследовал структуру ДНК 2500 сортов культурной яблони и выяснил, что структура ДНК всех 2500 культурных сортов яблонь идентична нашей дикой яблоне Сиверса. Так смелая гипотеза, что семиреченский участок с яблоней Сиверса - первичный очаг одомашнивания этой культуры, откуда ее затем и расселили по земному шару, стала общепризнанной научной истиной. Как и то, что в горах Заилийского и Джунгарского Алатау сосредоточены крупнейшие в мире ресурсы дикорастущих яблонь.
Известно, что это гибрид, созданный путем прививки черенков южнорусского народного сорта апорт Александр на подвой яблони Сиверса. Вторая волна переселенцев в Верный - в основном из Воронежской области - привезла с собой распространенный на родине сорт и, напоив его соками силача-аборигена, сделала из неплохого, но и невыдающегося фрукта великий бренд. Я и сам едал яблоки в килограмм весом (давненько, правда) и, было, угощал им однокурсниц...
Сейчас, конечно, таковых уже не встретишь. Говорят, кризис: плохая экология, вырубка садов в прилавках, вовсю застраивающихся элитными особняками. Короче, эндемик на грани вымирания...
Чушь. Ведь такого самостоятельного сорта, как алматинский апорт, просто не существует. Каждое его поколение создается заново (как и то - самое первое.) Для чего нужны лишь ресурсы и усердные садоводы - такие как Редько, Алферовы, Моисеевы, которые и выпестовали когда-то славу садов Алатау (не зря другое название алматинского, а прежде верненского апорта - редьковское яблоко.)
Ресурсов - могучих диких яблонь - во фруктовых чащах Заилийского Алатау по-прежнему вдоволь. Пусть и меньше, чем раньше, но хватает. Редько редки.
Иоанн Сиверс
Плюсовая коллекция Джангалиева
Помимо истории с апортом, есть еще одно обстоятельство, позволяющее говорить, что сохранение генофонда яблони Сиверса - задача не только альтруистическая (как сохранение и других видов животных и растений), но и чисто практическая. Она имеет прямое отношение к глобальной продовольственной безопасности.
Вот уже несколько лет как культурные виды деревьев (будь то плодовые сады или парки и прочие насаждения в городах) страдают от сравнительно нового, загадочного и фатального заболевания - бактериального ожога. По всему миру. От болезни пока не придумано верного лекарства, и в этом смысле древесная эпидемия чем-то напоминает пандемию коронавируса.
- Урон этот бактериальный ожог наносит страшный: приходится уничтожать плантации по всему миру, поскольку плоды теряют товарный вид и вообще качество. Едва ли не больше всего подвержены этой древесной чуме XXI века яблони, - рассказывает Жолдасбек Нусенов, ректор Каспийского университета, в котором организован научно-исследовательский центр по изучению и сохранению яблони Сиверса. - Хотя бы потому, что они многочисленнее, ведь яблоко - фрукт номер один в рационе человека, так повелось еще с библейских времен.
И вот сегодня человечество рискует лишиться этого одного из важнейших источников витаминов, минералов и прочих полезных ингредиентов. Спасение (во всяком случае, пока) лишь одно - яблоня Сиверса, мощнейший иммунитет которой (благодаря первозданному, не нарушенному вмешательством селекционеров геному) успешно противостоит заразе.
А растут эти дикие яблони в основном (80 процентов) в Казахстане (также есть немного в соседней Киргизии и Таджикистане, были еще в Китае, но там антропогенный фактор практически уничтожил их). Именно они могут спасти как уже выведенные сорта, так и послужить материалом для выведения новых. Именно поэтому тема яблони Сиверса пользуется огромным интересом на Западе - от ученых до агропромышленных корпораций.
Особенную же ценность представляют так называемые плюсовые экземпляры - то есть такие дички, которые по величине плодов и их вкусовым качествам практически не уступают культурным сортам (при том, что по иммунитету намного превосходят), -говорит ректор Нусенов. - Дело в том, что если для выведения нового сорта из обыкновенных экземпляров Malus sieversii требуется 50-70 лет, то из плюсовых - на порядок меньше, всего 5-7 лет.
Именно с коллекцией этих плюсовых деревьев Malus sieversii связана драматичная и даже местами детективная история. Известный казахстанский ученый, доктор биологических наук Аймак Джангалиев помимо того, что является автором почти 200 научных работ, посвященных диким плодовым и культурным сортам растений, прославился еще и уникальной коллекцией этих самых плюсовых яблонь Сиверса, которые он с помощниками собрал в ходе многочисленных экспедиций в последней четверти XX века в горах Тарбагатая, Джунгарского и Заилийского Алатау (собственно, природный ареал Malus sieversii).
Эти деревья, чтобы отличить их, были помечены профессором специальными бирками. Кроме того, от этих деревьев были получены сортоклоны, то есть полные их копии, путем специальной прививки их почки к корню. Сортоклоны эти затем были отданы на хранение в Алматинский ботанический сад.
То есть коллекция профессора Джангалиева имела как бы две ипостаси: реальная росла в окрестных горах, генетическая же могла изучаться в лабораториях и на опытных участках.
Однако была еще и третья копия. В некоторых экспедициях Джангалиева участвовали американские ученые, и они также стали обладателями сортоклонов. После экспедиций они увезли их в США, а именно в Корнеллский университет (входит в знаменитую Лигу плюща), и далее, привив почки, фактически дублировали коллекцию, получив в свое распоряжение помимо генетического материала еще и сад реальных плюсовых яблонь Сиверса.
А потом посыпались беды. Ушел из жизни Аймак Джангалиев. А его коллекция, переданная в Ботанический сад, сгорела. И каковы бы ни были причины пожара, но в результате дублирующее американское собрание стало основным. Конечно, в горах Казахстана по-прежнему растут яблони Сиверса - и среди них плюсовые, но все итоги титанического труда ученого рисковали быть утерянными. Ведь плюсовые экземпляры с бирками разбросаны на огромной территории, к тому же прошло много лет...
Однако коллекция не пропала - благодаря энтузиазму ученых из Каспийского университета. С американцами, а именно с агропромышленным департаментом USDA (аналогом нашего Минсельхоза), был заключен договор о совместной деятельности. И в рамках этого контракта вся коллекция Джангалиева в виде почек из сада Корнеллского университета (а это более 800 сортоклонов плюсовых экземпляров яблони Сиверса) была предоставлена казахстанской стороне. Так сказать, вернулась на историческую родину.
Все почки привиты на казахстанский подвой, растущий сад наблюдают и охраняют. В общем, можно было бы резюмировать, что у этой драматичной истории оказался хороший финал, но только это не финал. Все только начинается.
Ведь, в отличие от американцев, у казахстанских ученых, что называется, под самым боком - необъятные площади для новых исследований, десятки, а может, и сотни миллионов деревьев (неплохо бы, кстати, точно подсчитать). Помимо уже ранее действующих научно-исследовательских садов, например, расположенного при обсерватории в Тургенском ущелье, открываются новые, в частности, в горах Джунгарского Алатау, неподалеку от местечка Лепсинск. Склоны вокруг него особенны тем, что тут в наибольшей степени сконцентрированы именно плюсовые экземпляры яблони Сиверса. Да и то сказать, неподалеку от этого места ее и повстречал более 200 лет назад ботаник Иоганн Сиверс.
Легенда об аленьком цветочке
Впрочем, рассказывая о плюсовых экземплярах и их пользе для сельского хозяйства, мы отвлеклись. Понятно, что для науки, да, пожалуй, и цивилизации ценность первоначальной дички - идеи яблока, как бы выразился философ Платон, несравненно выше любой из культурных форм. Даже алматинского апорта - как бы дорог он нам ни был.
Тем более если речь идет о такой дичке, которая в отличие от яблони Сиверса уже сейчас чрезвычайно редка и находится в Красной книге. Мы говорим, понятное дело, о яблоне Недзвецкого.
Удивительно гармоничная пара, к слову, получается. Если яблоне Сиверса обязаны все садоводы Земли, выращивающие яблоки как продукт питания, то без яблони Недзвецкого нельзя себе представить современное декоративное садоводство. Благодаря уже упомянутому доктору Георгу Дику, введшему это дерево в мировую культуру, а также и другим селекционерам, в том числе Мичурину, создавшему на ее основе сорта “бельфлер красный”, “бельфлер-рекорд” и “комсомолец”, сегодня наблюдается огромное разнообразие форм, размеров и цветов деревца, которое при этом именуют яблоней Недзвецкого.
Здесь та же ситуация, что и с тюльпаном. В тех же Нидерландах и вообще в мире насчитывается множество разновидностей этого цветка, но настоящий, первоначальный, созданный Богом тюльпан можно увидеть лишь на его родине - в апрельских степях Южного Казахстана.
Исконную яблоню Недзвецкого - деревце до восьми метров высотой, обильно цветущее интенсивно красным цветом - пурпурового, карминного, малинового оттенков и имеющее те же оттенки в окраске коры, листьев, а затем и самой мякоти плодов - также можно увидеть только на ее родине. На прилавках, то есть в предгорьях Заилийского Алатау, на высотах 1000-1200 метров.
Ходят, правда, околонаучные споры: где действительно находится родина этой яблони. Верно ли, что чиновник верненского муниципалитета (но краевед и коллекционер по призванию) Владислав Ефимович Недзвецкий впервые обнаружил ее в окрестностях станицы Софийской - нынешнего города Талгара? Или все же привез из экспедиций в соседнюю Кашгарию - мол, не зря же в народе ее назвали “кульджинкой”, то есть прибыла она к нам по дороге из Кульджи, уйгурской окраины Китая?
Однако, похоже, споры эти останутся неразрешенными, ведь никаких неопровержимых доказательств нет ни у одной из этих версий. Да, может, так и лучше: интрига и тайна происхождения лишь добавляет и самой яблоне, и всей этой истории очарования, превращая ее в легенду.
Требуется какое-то время, чтобы на фотобумаге, помещенной в ванночку с реактивом, начал проявляться снимок - все резче и четче, пока, наконец, остановленное (а теперь - и восстановленное) мгновение не оживет под лабораторными волнами…
Вижу, как сейчас: плавится дорога, и все вокруг - равнина, и не за что зацепиться глазу путника, по каким-то своим надобностям пустившегося через пустыню. (Может, в составе казачьего отряда майора Перемышльского отправившегося полтора века назад для основания крепости на этих пограничных территориях, а может, просто возвращающегося с рыбалки на Или минувшим летом.)
Но вот - дебютирующий полдень проводит по голубому небу белоснежными кистями, и над горизонтом едва проступают некоторые контуры неразличимых пока гор. Придет затем период, когда отчетливо уже будет читаться ледяная кардиограмма сплоченных вершин, хоть и зависшая в воздухе - пиков без подножий. И последняя пора - подробных, восставших чуть не до зенита хребтов.
Но если спросят меня вымершие фотолюбители, какой этап в проявке снимка я люблю больше всего, отвечу: первоначальный. Когда раскалывается природными Пирамидами и возгорается нижнее небо.
Так начинается Тянь-Шань - «Поднебесные», в переводе с китайского, горы.
И Заилийский Алатау - их передний, северный хребет - как поднебесный, китайский разведчик, десантировавшийся в евразийские степи.
Андрей Губенко
