Взирая на руины Ангкора, часто упускаешь один простой, но многозначащий момент. Продолжительность существования империи кхмеров. А это 500 лет. Половина тысячелетия. Со стороны нашего далекого будущего его история напоминает прекрасный засушенный цветок, забытый романтичной девушкой в старинной книге. И девушки той давно уже нет, и книга вся иссохла до невесомости и попала к букинисту. Но вот, осторожно листая ломкие страницы случайно обнаруженного на темной полке фолианта, вдруг обнаруживаешь чарующую закладку. И замираешь, забывая, куда и зачем собирался идти и к чему стремился.
(Продолжение. Начало по ссылке)
Цивилизация, не оставившая надписей
Но в том-то и прелесть — книг от Ангкора никаких не сохранилось. Счастливые обитатели царства кхмеров обходились без библиотек, рукописей и писем. По крайней мере, ничего такого они нам не оставили. И кроме отдельных надписей, высеченных в камне на храмах (и мало что дающих для осмысления истории и жизни), от величайшего царства не осталось никакой эпиграфики. Оттого сегодня так трудно уразуметь, каким этот цветок был при жизни, как трепал его ветер, как затеняли соседи, как опыляли пчелы, какие бабочки припадали к венчику, какие ароматы он источал вокруг.
...Я подымался по гигантским ступеням Ангкор-Вата, и меня все больше охватывал какой-то непонятный трепетный восторг. Сколько труда законсервировано навечно тут, в этих серых камнях! Сколько сгинувших в утробе времени людей касалось их ногами, глазами и душами! Сколько вдохновенных мастеров растворили свои труды в закоулках коллективного гения! Сколько неотразимых вдохновительниц расцвело и угасло в тенистых коридорах и темных горницах за толстыми каменными стенами, неспособных, однако, оградить их юную прелесть от беспощадных лучей всепожирающего времени!
И чем ближе к самой вершине рукотворной горы мира – Меру — я подходил, тем полнее ощущалось радостное напряжение, нараставшее внутри с каждой ступенькой. Напряжение от предвкушения чего-то невероятного! Что должно было вот-вот предстать перед глазами и открыть таившуюся истину.
Среди бандерлогов (Часть I)
...Но в самой сердцевине Ангкора чувство вдруг улетучивается — на меня со всех сторон обрушивается неимоверный гвалт крикливых туристов. И вездесущие дальневосточные, и культурные западные гости вели себя тут совершенно однотипно. И откровенно по-свински по отношению к тем векам истории, которые с прищуром посматривают из всех щелей рукотворной вершины. Китайцы — ладно, так уж они воспитаны, они и у себя-то особым благоговением не отличаются. Но молодые европомериканцы? Интересно, почему они никогда не орут такими истошными голосами где-нибудь в Лувре, Британском музее или Старой пинакотеке? А здесь, в Ангкоре (как и на многих других подобных памятниках-святынях Азии), их не заткнуть ничем? Где же проявляется их истинная культура — там или тут?
Сама собой вспомнилась бессмертная сказка Киплинга со стаями таких же крикливых персонажей на руинах Холодных пещер.
Чтобы застопорить бессмысленное желчеизлияние, отхожу от толпы — благо на 200 гектарах Ангкор-Вата (а это более чем в четыре раза больше площади государства Ватикан) до сих пор полно безлюдных уголков, где легко затеряться, побыть одному, не отвлекаясь на чужие прыжки и ужимки. С возвращенной тишиной вновь накатывает волна утерянной было умиротворенности.
Прекрасные парки, покоторым когда-то гуляли изысканные придворные красавицы, давно возвратились в объятия первобытных джунглей. Увы, даже буйное воображение поэта не позволяет повстречаться в этом запустении с теми пышногрудыми апсарами с джокондовскими улыбками, тут и там встречаемыми в переходах горы-храма-дворца. Где обессмерченные резцом влюбленного скульптора красавицы, застывшие навеки на стенах, и ныне заставляют в восторге замереть каждого беспристрастного.
Огромные деревья перевиты лианами и тенетами грациозных пауков-кругопрядов. Отсюда, из сеней этого древнего леса, и Ангкор видится совсем по-иному — ниже и скромнее.
Среди бандерлогов (Часть II)
Зачарованный зрелищем, исподволь ощущаю, что я тут не один. Оглядываюсь и вздрагиваю от неожиданности — за спиной, в паре метрах, стоит семейка бравых макак, незаметно подошедшая сзади, чтобы посмотреть на чужака. Задиристый папаша с заносчиво поднятым хвостом, скромная мамаша с вцепившимся в ее грудь младенцем, пара любопытных балбесов-тинэйджеров и облезлая персона со злобными глазками — не иначе как теща.
Явление «бандерлогов из природы» моментально выветривает все воспоминания о «бандерлогах от культуры». Некоторое время мы напряженно рассматриваем друг друга, пытаясь угадать намерения. Но скоро пауза надоедает всем, и папаша, дабы не потерять лица, оскаливает желтые клыки. Это должно означать, что я принят в стаю. На правах самого дальнего родственника.
Все начинают заниматься своими делами. Малыш — сосать мамашу, мамаша — искать что-то в густой шерсти главы семейства, недоросли — гоняться друг за другом, а злобная старая карга — отвешивать им подзатыльники в воспитательных целях. Ну а я — фотографировать задорную братву на долгую память. На фоне Ангкора.
...Под конец дня мне удается вновь затеряться во времени. Так, незаметно, словно сомнамбула, я и блуждаю по каменным склонам Ангкор-Вата не в силах отыскать заветную дверь и обрести отправную точку для проникновения в суть этой рукотворной пирамиды кхмеров. Брожу до того самого момента, когда солнце юрко ускользает за горизонт, дерзкие каменные стражи-львы растворяются в пронзительно-черном южном небе, а живые стражники памятника освобождают его территорию на ночь.
Ночью тут нет посторонних.
Кто открыл Ангкор?
Считается, что Ангкор «открыл» Анри Муо — французский естествоиспытатель, проникший в этот район Индокитая в конце 1850-х годов.
«В провинции, расположенной на востоке озера Тонле Сап, на 14 градусах широты и 102 градусах восточной долготы по отношению к Парижу, находятся внушительные развалины. Это результат колоссальной работы...
...Один из таких храмов, по нашему мнению, с гордостью занимает место самой красивой базилики и превосходит по грандиозности все, что когда-либо возводило греческое или римское искусство».
Именно благодаря трудам Муо Европа узнала про Ангкор. Правда, сам он на звание первооткрывателя никогда не претендовал и лаврами своими не насладился. Умер раньше, чем стал знаменитым, так и не выехав за пределы Индокитая (похоронен в Лаосе). Истины ради нужно отметить, что незадолго до него здесь уже побывал его соотечественник, миссионер Шарль Буево, а образованной публике еще ранее стал известен перевод книги китайского посланника Чжоу Дагуаня, посетившего Ангкор в XIII веке. Напомню, что никаких рукописных свидетельств от самой Кхмерской империи не сохранилось.
Труды китайца, несмотря на обычную для китайских описателей претенциозность, любопытны тем, что из них проступают яркие черты настоящей жизни Ангкора: «Все, начиная с короля, мужчины и женщины, носят шиньоны и ходят с обнаженными плечами. Кусок ткани оборачивают только вокруг поясницы...
После прихода домой они всегда умываются, используя для этого лишь левую руку (правая — для принятия пищи)...
Если сюда приезжает китаец, он всегда начинает с того, что берет себе в жены местную женщину — это выгодно ему, кроме всего прочего, с финансовой точки зрения...
Там, где король занимается делами, расположено Золотое окно...
Золотая башня внутри дворца служит для ночного отдыха короля...
Этот народ торжественно празднует каждое десятое лунное затмение... Запускают ракеты и петарды... Петарды столь огромны, что их разрывы сотрясают город...».
“Моряк-литератор” и другие
Впрочем, корректно ли вообще говорить об «открытии», когда жизнь в руинах (в эпоху «открывателей») все еще теплилась, потомки славных строителей все еще почитали Ангкор-Ват в качестве храма, а окрестные монархи и монахи видели в нем предмет религиозного преклонения и достойную тяжелого пути (на слонах через джунгли) цель паломничества?
В силу того, что Камбоджа стала частью Французского Индокитая, его восхвалением, изучением и реставрацией поначалу занимались в основном французы. Одна из прелюбопытных фигур — Пьер Лоти, личность сколь неординарная, столь и неоднозначная. Побывавший много где «моряк-литератор» оставил после себя немало вдохновенных строк, воспламенявших воображение благодарных читателей XIX века. (Мы с вами встречались с ним в Стамбуле, там он также прослыл своим человеком.)
Вот пара выдержек из его «Паломника Ангкора» (так, к месту, чтобы прочувствовать стиль): «Здесь возводились дворцы, здесь правили любившие чрезмерную роскошь монархи, о которых более ничего не известно. Эти сооружения, возведенные человеком, эти высокие скалы сейчас составляют единый организм с лесом, оплетенный тысячью корней, будто сжатый щупальцами спрута...
Я поднял голову к утопающим в зелени башням, нависающим надо мной. Я вдруг содрогнулся от непонятного испуга, заметив огромную неподвижную улыбку, ниспадающую на меня с высоты... потом еще одну улыбку снизу, на другой стороне стены, потом три, потом пять, потом десять; они были повсюду, за мной наблюдали со всех сторон...».
Таких авторов и подобных строк сохранилось немало. Ангкор «открывали» французы.
Русский след
Тем любопытнее встретить среди исследователей имя Виктора Голубева. Сочетая в себе талант археолога и страсть к техническим достижениям XX века, он первым стал летать над Ангкором на самолете. В поисках загадочной сакральной пуповины и центральной горы, с которой началась история строительства всего комплекса и от которой следует вести отсчет всех его координат. По мнению Голубева, таковой «сакральной точкой» был холм Бакхенг. Но на нем мы еще побываем и к проблеме «первого колышка» вернемся позже.
Личность и жизнь Виктора Викторовича Голубева (1878 — 1945), типичного русского эмигранта, невероятно насыщена событиями и поворотами. Он учился в знаменитой гимназии Карла Мая, Санкт-Петербургском и Гейдельбергском университетах и по первости вовсе не думал о стезе археолога-исследователя. За границей оказался раньше прочих — уехал
Голубев увлекался искусством — играл на скрипке (обладая инструментом самого Страдивари), писал картины, общался с Роденом и Рерихом. И однажды, оказавшись на Востоке (в Индии), очень просто стал одним из признанных ориенталистов своего времени.
Звездный час Виктора Голубева связан с его деятельностью во Французском институте Дальнего Востока, куда он поступил в 1920-м. Это уважаемое научное заведение находилось в Ханое. Там, в столице Вьетнама, Голубев и был похоронен — могила его, увы, не сохранилась. Однако незабытыми остались десятки экспедиций и сотни научных работ этого неординарного и уважаемого исследователя Индокитая, оставившего яркий след и в изучении Ангкора. Памятник нерукотворный, разрушить который не столь просто.
...Для меня фамилия Голубева навевает неясные воспоминания о временах основания более родного мне города – Верного — и том славном периоде, когда в нашем городе перебывал весь цвет русских путешественников по Центральной Азии. Нет, сам Виктор Голубев у нас не мелькал — мал был. Но среди знаменитых имен затерялся скромный военный топограф Александр Федорович Голубев, приятель Валиханова, стараниями которого оказались впервые положены на карту горы, реки и селения Семиречья (и не только). Это был родной дядя будущего исследователя Ангкора. Утверждают, что его пример оказал важное влияние на судьбу племянника.
(Продолжение следует.)
Андрей Михайлов – землеописатель, автор географической дилогии “К западу от Востока. К востоку от Запада”.
Фото автора