Еще пара таких регат со вкусом адреналина, и я подумаю о получении шкиперской лицензии. Тогда я смогу на равных рассуждать с опытными яхтсменами, каким галсом лучше уваливаться при встречном ветре, а когда надо ставить генакер. Пока же я в море «на новенького» и умею только его, генакер, на море складывать. Но мои впечатления настолько ярки и свежи, что ими хочется поделиться с тобой, читатель! Тем более что специально для нашего издания я взяла интервью у настоящего морского волка, капитана Владимира Штанько.
Реалии морского бытия
В прошлом году, получив приглашение на парусную регату в Греции, я присоединилась к команде яхтсменов из Санкт-Петербурга. И, скажу честно, после первых двух дней чуть не сбежала. Саму яхту и время на ней я представляла себе иначе.
О комфорте, как казалось, можно было забыть: ощутимо тесная каюта через стенку от двигателя выглядела и ощущалась как спальный шкаф. А во время шторма, в который мы попали в открытом море, нас трясло и подкидывало на волнах так сильно, что романтика маячила далеко за горизонтом. «Надеть спасательные жилеты! Держаться крепче!» — голос капитана был слышен сквозь ветер. Через час сломалась грот-мачта. В условиях слегка успокоившегося моря регата из 60 лодок швартовалась в течение долгих шести часов в узкой бухте. На утро нам починили мачту. И я осталась. Мне понравилось быть частью команды со своими правилами, а спортивный азарт и красота стихии перевесили дискомфорт первых дней.
И вот мы снова в море. На этот раз — в Турции. Тот же экипаж и питерская регата с невероятно красивым названием «Соль и Ветер»! Я уже знала, что меня ждет, и, что удивительно, даже обрадовалась своему спальному шкафу. Но главное — команде и тому непередаваемому звуку, когда ветер раскрывает и наполняет силой паруса. Конечно, до морского волка мне далеко. Но если у штурвала капитан, за плечами которого целая жизнь в морских милях, и юнгой быть — уже счастье.
Мы беседовали с Владимиром Штанько урывками — на ветру с солеными брызгами, со стаканом чая за завтраком, вечером, когда лодка стояла на якоре у полуострова Бозбурун. Получилась красивая история.
— Владимир, стать капитаном было мечтой детства?
— Когда я был школьником, мечтал стать хирургом. Но мама, будучи врачом, отговорила от этой затеи. Тогда мечта после восьмого класса трансформировалась в желание выучиться на корабельного кока и уйти в море. Но вмешался отец, настояв на том, чтобы я окончил десять классов. За это время влияние оказали уже старшие братья, бывшие к тому времени подводниками. И я поступил в Высшее военно-морское училище подводного плавания имени Ленинского комсомола. С этой целью я даже вступил в комсомол.
— Расскажите о морской учебе! Что было самым интересным?
— Все. На первом курсе, курсе молодого бойца, нас «обкатывали» танками. Физически и психологически учебу тогда выдержали не все. Второй курс прошел на артиллерийском крейсере «Александр Невский». А присягу мы принимали на крейсере «Аврора». Два года в казарме было непросто, но с третьего по пятый курс стало уже легче, и в целом учеба мне нравилась! На третьем курсе началась практика. Каждый «отрабатывался» в должности командира. Я был командиром большого катера.
Курсантами мы были в Северной Африке — Алжире и Тунисе. Тогда было советское время и время Муаммара Каддафи на том континенте, поэтому на берег мы выходили только с особистом (сотрудник особого отдела — военной контрразведки. — Прим. автора) или замполитом. Пятерками. Однажды ходили в Польшу на ремонт. А распределение я получил в штаб Балтийского флота в Калининград и попал на малый противолодочный корабль!
— Но вы учились на подводника. Кажется, вас за что-то наказали?
— Перед самым выпуском мы с товарищем угодили на гарнизонную губу. За то, что подрались с гражданским в автобусном парке. Из-за чего спор вышел, уже не помню. Нас могли не допустить до госэкзаменов, но в итоге разрешили их сдать. И сдали мы хорошо! Однако обоих отправили служить на надводные корабли.
«Пиранья», «Варшавянка» и Новый Орлеан
— Сколько продлился такой поворот?
— Восемь месяцев я отслужил на том корабле. Когда стояли на ремонте, уж очень хотелось служить на подлодке! К тому же стажировку я проходил на подводной лодке на этой базе и зарекомендовал себя хорошо. Зашел к комбригу, объяснил ситуацию. Он написал письмо главкому. Меня перевели на старенькую подводную лодку дизельного типа, 613-й немецкий проект. А дальше пригласили в формирующийся экипаж на современную на тот момент подлодку 877-го проекта «Варшавянка». И службу я продолжил на ней.
— Почему вы так рвались под воду? Разве это не сложнее, чем надводная служба?
— На подводной лодке экипаж спаянный, как одна семья. Все относятся друг к другу с уважением, и от этого служить спокойнее. А если ты про отсутствие свежего воздуха, то дизельная подлодка не все время находится под водой. Двое-трое суток, и потом около десяти часов на поверхности в любую погоду. Поэтому и воздух, и надводная стихия там присутствуют.
— Но в итоге вы ушли из военного флота?
— Мы (российский флот. — Прим. автора) уходили из Прибалтики. Из Лиепаи перегнали в Кронштадт две легендарные диверсионные подлодки «Пиранья». Их было всего две в Советском Союзе. Лодка маленькая, маневренная. Всего 27 метров и три человека экипажа. Базировались в Кронштадте. Выходили в море, несли дежурство, но никаких провокационных действий в зону вероятного противника не делали. Стали уже со всеми мириться (смеется). Это были 1992-93 годы, Союза не стало. Всех заставляли переходить на контракт. Мне предложили ехать на север на такой же проект либо служить по контракту на «Варшавянке».
Стало очевидно, у нас не будет нормального былого флота. К тому же местный особист докопался до меня условием сдавать «нулевой допуск». То есть на суперсекретной лодке должен быть допуск к оборудованию нулевого цикла. Я понял, что, если сдам на этот «нулевой допуск» и подпишу контракт, потом лет десять не увижу ничего, кроме внутренних суперсекретов. И хотя было подано представление меня на майора (ждали подписания приказа командующим), я отказался и написал рапорт об уходе по собственному желанию. Так распрощался с военным подводным флотом.
— Тяжело было уходить?
— Морально очень непросто. Я вообще не знал и не понимал, что такое гражданская жизнь. Но был молодым, приспособился как-то. У нас с женой уже была маленькая дочка. Время сложное — ни детского питания, ничего не было. Везде, где мог, подрабатывал. Таксовал ночами на папиной машине в том числе. Сейчас бы так не выдержал (улыбается).
— Как вы попали на гражданский флот?
— Все это время я стоял на трудовой бирже с запросом на вакансию морского служащего. Поступило предложение пойти на обучение, а точнее на переобучение бывших военных офицеров. Была такая программа. Я согласился. Пошел учиться в Макаровку (Академия морского и речного флота имени адмирала С.О. Макарова в Санкт-Петербурге. — Прим. автора). Год учебы уже во взрослом возрасте.
— Что нового было для вас в этой учебе?
— Знания грузового помощника: как грузить пароход, от чего зависит остойчивость (способность судна противостоять внешним силам, вызывающим его крен. — Прим. автора) торгового судна. Гораздо больше знаний инженерии в этом направлении, ведь в военном флоте погрузочных кранов, стрел не было. Кроме того, новое навигационное оборудование, импортное, которое я до этого и в глаза не видел. Еще на курсе был упор на профессиональный английский язык, и я задался целью его выучить. Сдал все экзамены на отлично. И сразу попал в действующий экипаж Балтийского морского пароходства третьим помощником капитана на универсальное судно финской постройки «Новомосковск».
Из Санкт-Петербурга в США
— Мы сразу пошли в Новый Орлеан. Первый переход через Атлантику, Бермудский треугольник. Было круто, правда. Там судно встало на линию Северной и Латинской Америки. И так мы ходили туда-обратно: в Северной Америке собирали, в Латинской Америке выгружали. Там собирали, в Северной разгружали. Судно было универсальным: грузили его то трубами, то удобрениями. Перевозили в том числе и машины.
— У вас была возможность сойти на берег?
— Конечно, во всех портах. Все страны Северной, Центральной и почти все Южной Америки. В каждой я был по несколько раз. Сутки в море, сутки в порту.
— Где вам больше всего понравилось?
— В Рио-де-Жанейро! Там все ходят в белых штанах (смеется). В целом мне вообще вся Латинская Америка понравилась. Народ веселый, открытый. Чем-то наш менталитет схож. Я общался с разными людьми. Можно сказать, у меня сознание там поменялось.
— О как! В какую сторону?
— В сторону либерализации. Я же воспитывался в Советском Союзе, поэтому для меня мир перевернулся. Было ощущение, что мне как будто лгали всю жизнь. Оказалось, что он устроен не так, как писали в учебниках. Вокруг нет врагов!
— Не было желания уехать?
— Не было. Я надеялся, что у нас будет так же. Надежды живы, а я люблю свою страну. Иммигрант в любом случае чужой человек в другой стране со своими историей и прошлым. Прошлое свое надо знать, но не жить им. Жить надо своим будущим.
— В каких странах вы еще были?
— Кроме работы, практически везде в Юго-Восточной Азии — в Китае, Сингапуре, Малайзии, Таиланде, Вьетнаме. Когда ходил на лодке, когда был в поездках.
Тихони здесь не выживают
— Как часто вы выходите с регатой?
— Два-три раза в год у меня получается выехать в дальние страны-моря. А так я тренируюсь у себя в городе на спортивных парусных лодках.
— Мне кажется, вы довольно лояльный капитан. Проблем между членами команды не бывает?
— Проблемы, как в любом обществе, бывают всегда. Вопрос, как их решать. Если конфликтуют два человека, я не выясняю, кто прав, а кто виноват. Но в следующий раз в один экипаж этих людей не возьму, определю в разные команды.
— Вы не употребляете алкоголь. Это связано с безопасностью на борту или личная история?
— С опытом пришло понимание, что алкоголь и море несовместимы. Это тонкая грань и вопрос меры. У каждого он свой — крепкий алкоголь или вино, пиво или ничего. Поэтому соображение безопасности для команды перевешивает всегда.
— Бывало ли у вас так, чтобы кто-то вылетал за борт?
— Я сам. Дело было в Санкт-Петербурге поздней осенью. Вода градусов пять. В море у нас закончился бензин, и мы пытались на парусах, на галсах, зайти в устье Невы. Сильный встречный ветер не давал это сделать. Мы болтались на одном месте уже практически ночью. С другой лодки нам бросили канистру с бензином на помощь, и я пошел за ней, не убрав парус, который лежал на носу. Наступил на него, а это категорически запрещено, ведь он скользкий. Поскользнулся и вылетел за борт. Но канистру поймал (смеется) и другой рукой зацепился за лодку! Мой друг Дима Штеренберг затащил меня на борт. Неделя простуды и хорошая памятка о технике безопасности!
— Я заметила в других командах много девушек, и среди них есть капитаны.
— Так сейчас вообще матриархат (улыбается). Я думаю, в будущем такая эпоха должна наступить. Девчонки в парусном спорте… Они такие заряженные. Были бы такие девки у власти, никаких войн бы не было!
— Да уж, здесь точно не тихони!
— Тихоней здесь не выживешь. В парусном спорте вырабатывается характер — выносливость, быстрота реакции. Борьба со стихией не дает расслабиться, но если ты знаешь, как с ней совладать, она тебе во многих случаях помогает.
— Что для вас значит парусный спорт после всех пройденных военных и гражданских миль?
— Я просто очень люблю море.
Фото автора