Одна из самых чарующих книг про исследования Центральной Азии — «Дорога ветров» Ивана Ефремова. Однако, если вглядеться в природу всей сердцевины Евразийского континента, можно говорить не о дороге, а о дорогах. Ветра пронизывают тут все и вся, не признавая искусственных границ, проведенных людьми, и свободно скользя, опираясь на законы одной только физической географии.
Разговор про ветер в жизни Глубинной Азии я и продолжаю сегодня. Ибо он тут не только равнодушный разрушитель, но и великий труженик. Не знающий ни устали, ни отдыха. Это только из окна поезда кажется, что он дует просто так, чтобы пригнуть к земле гибкие прутья податливых трав. Ветер гнет не только травы. Есть на Земле целые страны, обитатели которых постоянно живут на юру, согнувши головы.
(Продолжение. Начало в No 11, 12)
Плац смерти
Вид каменных пустынь, еще одного порождения местных ураганов, если кого и может разутешить, то разве что джинов. Трудно представить себе что-нибудь более мрачное и зловещее, чем равнина, на которой все свободное пространство от горизонта до горизонта засыпано одним только черным камнем! Будто какой-то великан, проходящий курс молодого бойца на службе у самого Шайтана, разровнял горы и засыпал майдан щебенкой, приготовив огромный плац к асфальтированию.
Такая каменистая пустыня в географии называется гаммадой. Вот как описывает ее известный советский исследователь Глубинной Азии Эдуард Мурзаев: «Гаммада — самая безжизненная пустыня, где сквозь каменную броню не пробьются ни дерево, ни куст. Сухо. Летнее солнце накаляет ее, и тогда земля, одетая камнем, обдает человека жаром гигантской печи».
Нужно сказать, что каменистые пустыни распространены не менее чем классические барханные или более знакомые нам глинистые. «Гаммада» (гамада, хамада) — это вообще-то термин не местный, а арабский, более характерный для Сахары. Здесь же, в центре Азии, все пустыни носят название «гоби».
Великан, создающий гоби-гаммаду, — тот же ветер. Но в соавторстве с солнцем и водой. Потоки, случающиеся в этих пустынных краях после ливней, сносят с окрестных гор обильный каменистый материал. А ветер, регулярно вылизывая предгорные равнины, методично выметает песок и всю мелкокалиберную составляющую почв, обнажая и оставляя одну лишь увесистую щебенку. А затем уж наступает черед Солнца, которое и выжаривает все до единообразного цвета зрелого чернослива.
Так и образуется гаммада. Черная пустыня-жаровня. Один из самых безжизненных и мрачных ландшафтов Земли. Ну а куда девается тот песок, который уносится в неизвестном направлении? Он тоже не остается бесхозным. Природа — самый рачительный хозяин на Земле, и ничто у нее просто так не пропадает.
Песок, который производится на этих «фабриках» под воздействием разрушающих камень температурных перепадов и ветра, собирается в других местах. Таких, к примеру, как занимающая центральную часть Таримской котловины песчаная пустыня Такла-Макан. Куда вослед за ветром мы теперь и направимся.
Живописное кладбище материи
Про Такла-Макан я уже рассказывал ранее. Потому остановлюсь на ней кратко. Ибо в теме сегодняшнего разговора она неминуема.
Такла-Макан (в отличие от гаммады) — пустыняэталон. Такими вообще рисуют пустыни в школьных учебниках по физической географии. Песчаная рябь барханов, растворяющаяся на горизонте в бесконечной зыби самих барханов. А кроме песка — лишь ярое солнце над головой. И ветер — создатель и единоличный хозяин всего этого песочного безбрежия.
Мне довелось пересекать Такла-Макан поперек. От Кунь-Луня до Тянь-Шаня. Более красивую и безжизненную пустыню невозможно даже представить. Ни один след ни одного живого существа не нарушает застывшего величия. Ни одна колючка не дерзает преступить установленного природой табу. Море сплошного песка тянется более чем на две сотни километров. Лишь однообразные гряды грандиозных барханов равнодушно дыбятся один за другим, убаюкивая путника своей равнодушной и неодолимой мощью.
Впрочем, это если путешествовать тут весной. Летом Такла-Макан — это проступившее на земную поверхность адское пекло. Одна из величайших на земле сковородок из тех, на которых вот уже не первое столетие выжаривают свою пресловутую яичницу авторы трудов по популярному землеведению и тревел-блогеры. Но одно — думать о яичнице, сидя в прохладном и затемненном кабинете. И совсем иное — летом в пустыне, где все мысли у нормального человека только о лишнем глотке воды и крохотном пятачке без солнца.
Такла-Макан — это тоже порождение ветров. Хотя ветер тут — штукатур, лишь завершающий отделку масштабного строительства, задуманного Великим архитектором. Прежде чем стать тончайшими песчинками, слагающими местные барханы, геологический стройматериал побывал и расплавленной магмой, и скалистыми горными монолитами, и разваленными каменными осыпями, и выносами селевых паводков (и делювием, и аллювием). Биография каждой песчинки насчитывает миллионы, десятки и сотни миллионов лет! Прежде чем стать столь легкой и подвижной, чтобы ветер смог подхватить и перенести ее на свою строительную площадку, она прошла бесконечно длинный путь метаморфоз и огранки.
Если следовать логике Создателя, то пустыня — это кладбище материи. Энтропийная нирвана, «черный квадрат». Далее либо полное забвение, либо новое рождение. Правда, поперек планетарной логики последнее время постоянно перебегает некто (не то ошибка эволюции, не то загадка вышнего промысла), путающий карты и мешающий предназначению. Это ты и я, и иже с нами, дорогой читатель!
Пластиковые маркеры
Мрачноватое и симптоматичное зрелище представляет собой и обрамляющая местные пустыни дикая степь. Словно цветами растрепанного траурного венка до самого горизонта покрытая разноцветными ошметками пластиковых мешков и пакетов. Легкие и неприкаянные, эти любимые предметы упаковки эпохи потребления без труда переносятся ветрами на многие сотни километров. Так что изобилие мертвого полиэтилена вовсе не означает близости городов. Скорее по ним можно определять направления господствующих ветров в том или ином районе.
Судя по упакованным в пластик равнинам, ветры в Джунгарии дуют преимущественно с востока. Вдоль северного склона Тянь-Шаня. Особую роль в изобилие этих рукотворных перекати-поле вносит самый крупный региональный мегаполис — многомиллионный Урумчи. Подъезды к городу представляют собой настоящую помойку, наполненную всяким летучим сором. Обрывки цветных пакетов шаловливо трепыхаются даже на колючей проволоке, разгораживающей Китай и Казахстан. (Истины ради скажу, что это вовсе не урумчийская и даже не китайская особенность. То же самое наблюдается и в зонах влияния наших городов, в наших степях-пустынях.)
Можно, конечно, свалить вину замусоривания на ветер, но это будет не совсем корректно. Куда ему до человека! Ветер — только транслятор, передатчик.
Чтобы почувствовать, к чему может привести его постоянный и непрерывный труд в природе, нужно опять перевалить через снеговой хребет Тянь-Шаня и посмотреть на Таримскую котловину, в которой лежит легендарная Кашгария, манившая путешественников XIX века столь же сильно, как Арктика и Амазония. Трудно найти на Земле более замкнутое и труднодоступное место, издревле, однако, населенное людьми и переполненное страстями. Тянь-Шань, Памир, Кунь-Лунь — эти гигантские горные системы, словно непреступные отвесы циклопической крепостной стены, прикрывают котловину с севера, запада и юга. С востока ее так же надежно защищают великие центральноазиатские пустыни.
То, что здесь расположен центр огромного Евроазиатского материка, предопределило древнее заселение и повышенную плотную населенность этой, в общем-то, не самой удобной для человеческого обитания области. Ведь любой центр — это автоматически и перекресток всех кратчайших путей. Но, несмотря на соблазны географического положения и природные способности местных жителей к выживанию, жизнь в Таримской котловине знает свое место и те границы, за которые не стоит выходить. Место здешней жизни — узкая полоса отчуждения, прижатая к подножьям гор пустыней Такла-Макан.
Вернусь к пресловутому пластику. К пластиковым пакетам. Меня поразили местные ребятишки на одном из «буранных полустанков» в глубине Кашгарии. Эти натуральные Дети ветра привязывали пластиковые мешки ручками за веревку, и... Получали трепещущие «воздушные шарики», стремящиеся унестись ввысь при каждом порыве! Казалось, что сам ветер забавлялся со своими детьми!
Закрытая Кашгария
Отправляясь в Кашгарию, лелеешь надежду увидеть не только знаменитую пустыню, но и насладиться видами высочайших гор, ее обрамляющих. Но не тут-то было. Воздух в этой части Китая большую часть года переполнен серой лессовой пылью. Застилающей глаза и закрывающей горизонты. Солнце, если и дерзит пробить эту пылевую завесь, то все равно является на палевом небосводе лишь в стыдливом лунном обличии. Этаким бледным белым карликом.
Пыльная мгла, или помоха очень сильно мешала исследователям Кашгарии. Вот что писал по этому поводу знаменитый путешественник М.В. Певцов («Труды Тибетской экспедиции», СПб., 1895): «Пыльные туманы — весьма обыкновенное явление в Кашгарии. Образование их обусловливается ветрами, а потому ветреные месяцы имеют наибольшее число дней с пыльными туманами. После каждой бури, сопровождающейся всегда столь густой пыльной мглой, что во время ее трудно бывает читать среди дня на дворе, пыльный туман, несмотря на последующую абсолютную тишину, продолжается двое и даже трое суток после шторма. В течение этого времени сверху падает постоянно, но очень медленно тончайшая минеральная пыль, носившаяся в воздухе. Иногда она покрывает поверхность земли слоем в две — четыре линии толщины, и на этой минеральной пороше явственно отпечатываются следы людей, скота, птиц и диких зверей.
Пыльные туманы сопровождаются всегда облачностью неба, которая увеличивается по мере усиления густоты тумана, и, сколько я мог заметить, не предшествует, а следует за пыльной мглой. Как только начнется сгущение пыли, вслед за этим сгущаются и облака, и наоборот по мере разрежения пыльного тумана разрежаются и облака.
Во время густых пыльных туманов солнце бывает видимо только около меридиана в течение не более часа, да и то не всегда. Оно кажется тогда тусклым, бледно-фиолетовым диском, на который можно смотреть без ощущения боли не только простым глазом, но даже в маленькую астрономическую трубу походного инструмента без цветного стекла позади окуляра...»
Немало натерпевшийся от пыльных бурь (особенно во время своей неудачной «Лобнорской экспедиции» в 1877 году) H.M. Пржевальский писал следующее: «При каждой буре воздух тотчас же наполняется тучами пыли, которые затемняют солнце. Во время урагана 26 марта столбы черной пыли и белой (последняя с солончаков) неслись исполинскими клубами дыма, быстро менявшими свои очертания и высоко поднимавшимися вверх.
Обыкновенно буря продолжается круглые сутки, и никогда не менее 12 часов. Стихает быстро, иногда даже отрывисто; случается, что за отрывистым затишьем буря снова начинается.
После бури обыкновенно еще целые сутки, иногда и более, стоит в воздухе мгла, пока пыль хотя бы немного осядет из атмосферы. В таком воздухе дышится тяжело, глаза же делаются воспаленными. Причина весенних бурь Лоб-нора вероятно заключается в сильном нагревании в это время здешних низких пустынь...»
Окруженная со всех сторон горами, Таримская впадина — это огромный природный пылесос. Горячий и легкий воздух над жаровней Такла-Макана стремительно улетучивается в верхние слои тропосферы. А холодные (относительно, конечно) и тяжелые воздушные массы из Монголии и Сибири со свистом втягиваются на его место. Через единственное понижение Гашунской гоби.
Ясно, сколько пыли производится при этих регулярных бурях по дороге из перетираемого песка. Если бы даже ветра тут случались совсем редко, при полном отсутствии дождей эта тонкая «лунная взвесь» все равно оседала бы неделями! Но ветер в Кашгарии постоянен. Так что Кунь-Лунь, хребет шестикилометровой высоты, и при мне оставался незримым за той же пыльной завесой, которая ранее не позволила увидеть его ни Пржевальскому, ни Рериху.
Более всего пыли набивается в тот самый угол Таримской котловины, где лежит сам Кашгар. Мир без солнца, такой неприютный и некомфортный для нас, пришельцев, для кашгарлыков обычен и привычен. Народ тамошний не страдает клаустрофобией. Замкнутое пространство для него — нормальная среда обитания. А привкус пыли — привкус родины.
Андрей Михайлов – землеописатель, автор географической дилогии «К западу от Востока. К востоку от Запада». Фото автора