(Продолжение. Начало — в предыдущих номерах.)
Одной из любимых книг детства, с которой началось мое активное миропознание, был труд Э.П. Джи «Дикие животные Индии». Хотя страсть к индийской живности зачалась несколько раньше, с традиционного киплингского «Маугли», завораживающего любого нормального малолетку гармоническими идеалами связи человека с природой. После этого были «проглочены» захватывающие социально-зоологические страшилки полковника Корбетта «Леопарды из Рудрапраяга», «Кумаонские людоеды» и пр. А после — множество книг по географии субконтинента
Так что, когда я впервые отправился в Индию в самом начале нынешнего столетия, я был неплохо вооружен. Не оружием, а знанием. Представляя себе тамошнюю живую природу во всей ее красе, я имел целью познакомиться с ней поближе. Книжки книжками, но явь способна удивить любого Паганеля.
Животворная и живоносная
Природа Индии, вообще говоря, может поспорить по обилию фауны и флоры с природой тропической Африки или Южной Америки. Все это легко понять, мельком взглянув на карту мира, на которой этому обширному азиатскому полуострову, надежно защищенному стеной Гималаев от пагубного влияния Севера и глубоко вдающемуся в животворную глубь Индийского океана, отведено заведомо живоносное пространство.
И природа Индии пользуется своими географическими преференциями с максимальной отдачей.
Пятьсот млекопитающих, среди которых и тигры, и львы (а вы не ведали?), и пантеры, и слоны, и носороги, и пресноводные дельфины, венчают собой это буйное изобилие. Прибавьте сюда 1500 разновидностей пернатых, разномастных гадов, среди которых самые крупные ядовитые змеи планеты и огромные крокодилы, и бесчисленное количество насекомых.
И это несмотря на то, что большая часть перенаселенной страны давно утратила природные ландшафты и превратилась в сплошную крестьянскую ферму. Однако 20 национальных парков и более 200 заповедников (столько их числилось в начале 2000-х) — очень солидно даже для такой большой страны, как Индия.
Пока повременим с заповедниками, ибо Индия уникальна тем, что самых экзотических животных тут можно наблюдать в непосредственной близости от человеческого жилья. Они тут не особо сторонятся людей.
Великое переселение душ
Индия переполнена жизнью везде и всюду!
А причина в том, что звери и птицы чувствуют здесь себя такими же равноправными членами общества, как и люди. По крайней мере, когда сторонний наблюдатель видит, как рядом с уличной харчевней весело кормятся черноволосые поросята, как у одной помойки встречаются местные нищие и священные коровы, как рядом с паломниками на гатах у священной реки расположилась разномастная примато-пернатая компания, он понимает, что вокруг него страна, которая живет по своим понятиям и законам. По обычаям, очень сильно отличающимся от царящих повсеместно.
Индийская зоодемократия целиком исходит из местного миропонимания. Постулат о карме, сансаре и коренном свойстве души воплощаться после смерти и об утрате старого тела в новом, заслуженном предыдущей жизнью, ставит все живое в родственное положение. А это значит, что все твари связаны между собой единым духом. Ведь никто не ведает, кем была в предыдущей жизни эта корова, обезьяна или мангуста.
А вдруг в ней воплотился кто-то из твоих близких родственников?
Отсюда и местное вегетарианство, и обилие священных животных, и ахимса (ненасилие) — один из пяти краеугольных камней традиционной морали, доведенный до Абсолюта последователями Махавиры Джины.
Еще встречаются на местных дорогах джайны, давшие обет дигамбаров (одетых в воздух). Изможденные постами голые люди, для которых ахимса стала смыслом бытия. Дабы не наступить на ногу случайно оказавшемуся на пути муравью, они всегда метут дорогу впереди специальными метелочками. А чтобы не проглотить, зевая, какую залетучую сикарашку, перевязывают рты марлей.
Однако, если и не брать во внимание экстремальные выверты всяких блаженных, отношение к природе в Индии все равно может считаться эталоном для подражания. Достаточно сказать, что в стране сильно затруднена охота на всех птиц и зверей.
Оно и понятно — можно ведь шмальнуть из берданки по оленю, а угодить в лоб собственному дедушке, которого грехи в прошлой жизни понизили до положения ветвисторогого представителя дичи. Впрочем, если ты родился индусом и был воспитан в местной традиции, то и безо всяких напоминаний со стороны вряд ли возьмешь в руки рогатку или двустволку.
Чуждое влияние
А как же знаменитые «царские охоты» магарадж и белых сахибов, в которых участвовали тысячи людей и в которых добыча исчислялась в десятках тысяч? Это скорее привнесенная традиция, появившаяся тут вместе с мусульманскими властителями и британскими колонизаторами.
Для меня очень показателен случай, описанный знаменитым охотником и натуралистом Джимом Корбеттом о леопарде-людоеде из Рудропраяга.
В течение нескольких лет отмороженная зверюга лютовала на этой территории. Жертвами его стало около полутора сотен человек. Думаете, местные жители как-то реагировали на этот террор, предпринимали шаги к самозащите? Как бы не так! Сидели и ждали следующего случая. И неизвестно сколько бы еще народу порешил монстр, если бы не вмешался в процесс фатума рациональный и не очень-то проникнутый местными принципами британский охотник.
Однако ненасилие вовсе не подразумевает сострадание. Священные коровы на городских улицах вовсе не окружены тут всеобщей любовью. Отношение к ним довольно равнодушное. А та эксплуатация, которой подвергаются дрессированные кобры или медведи, больше уже смахивает на жестокость. И в обнаглевшую обезьяну, которая достала уличного торговца, он непременно запустит куском навоза.
Но это уже жизнь вообще. Точно с такими же чувствами люди относятся тут и друг к другу.
Все это подвигло Джавахарлала Неру на следующее признание: «В Индии, возможно, еще острее, чем в других странах, чувствуется разница между предписаниями и проведением их в жизнь. Теоретически мы, как никто, высоко ценим жизнь и часто колеблемся, прежде чем уничтожить даже самое подлое и самое вредное животное. А на самом деле мы просто игнорируем наш животный мир».
Кеоладео Гхана
Мой первый контакт с дикой природой Индии произошел в заповеднике Кеоладео Гхана, что близ Бхаратпура в штате Раджастхан. Заповедник небольшой, но весьма обильный обитателями. Особенно зимой, когда на местные болота прилетают с Севера неисчислимые стаи пернатых. Резерват, в общем-то, заточен именно на птиц.
Собственно, Север для Индии — это наши места. Так что всех этих оперенных путешественников в еще большем изобилии можно было повстречать в благодатные для нашей природы времена «лихих 90-х» в совершенно безлюдных тогда дебрях Прибалхашья. Вся разница в том, что тут на каждую птаху приходилось по туристу со стереотрубой или огромным биноклем и фотокамерой, снаряженной полуметровым телеобъективом. А у нас в ту пору можно было неделями наслаждаться безлюдьем (народ выживал, и ему было не до «общения с природой») и испытывать бесконечную благодать единения со всей этой «пернатой сволочью», оставаясь с нею наедине.
Для знакомства с заповедником я нанял у входа местного проводника (по совместительству велорикшу) сикха Гурдиба. На его старинном велоагрегате, не иначе как свидетеле борьбы за независимость, мы и отправились к старту нашей пешей экскурсии по длинной аллее, обсаженной какими-то огромными «деревьями джамун».
Гурдиб меланхолично крутил педали, изредка оживляясь и указывая мне на какую-нибудь пташку.
— Кова! — Называл он на хинди, а может, и не на хинди.
— Ворона, — переводил я по-русски.
— Бугля!
— Цапля…
Неожиданное предложение
Видя, что штатное зрелище не производит на меня должного впечатления и рассчитывать на дополнительный бакшиш трудно, Гурдиб-сингх обернулся ко мне и, перейдя почти на шепот, поинтересовался:
— А не хочет ли сэр увидеть питона?
Мне как-то сразу привиделись те полузамученные змеюги, которыми прельщают туристов местные дрессировщики.
— Натурального? — Сэр, конечно же, не помнил, как по-английски будет «дикий». — Ужасного?
— О-о-о! — Глаза проводника округлились. — Ужасного! Большого!
Увидать настоящего удава сэр мечтал давно. И мы отправились искать питона.
Примеряя шкуру Маугли
Не знаю, как ты, читатель, но я в детстве был нормальным советским ребенком. И как каждый нормальный советский мечтал хоть ненадолго очутиться в джунглях рядом со свободными волками, пантерой Багирой, медведем Балу и, конечно же, мудрым питоном Каа. Словом, побыть в голой шкуре Лягушонка Маугли, которого все мы тогда знали не столько по Киплингу, сколько по «Союзмультфильму».
И вот детская мечта близка к реализации. Я в настоящих индийских джунглях. Иду искать настоящего удава.
Впрочем, джунгли Северной Индии несколько отличаются от тех сочных и смачных лесов, которые представляются по книгам. В это время года они пересушены, переполнены пылью, и каждый шаг с тропы сразу же наполняет пространство оглушающим шуршанием опавшей листвы. В науке эти леса называют хоть и тропическими, но листопадными.
Если вы ждете перечисления произраставших вокруг деревьев, то напрасно. В Индии насчитывается 45 000 различных растений, из них 500 растет только там и нигде более. Тем более что в сухое время многие деревья практически без листвы, что еще более затрудняет определение. Ну а те названия, которые озвучивал мне верный проводник Гурдиб, не скажут вам ничего (как не сказали и мне).
К примеру, что такое дерево сырс? Вы не знаете? И я не знаю, хотя такое название рядом с десятком других и записано у меня в блокноте.
Углубляясь в дебри
Джунгли, поначалу слегка разочаровавшие, вернули свой авторитет сразу же, как только мы сошли с тропинки под их пересушенную, но все же таинственную сень. Своей чуткой мауглевой шкурой я почувствовал, что в мою пятку что-то со смаком вонзается. И это было странным, потому что, несмотря на перевоплощение, я вовсе не собирался разуваться и шарить по местному лесу босяком. При ближайшем рассмотрении оказалось, что толстая подошва ботинок насквозь пробита стальным шипом ветки, на которую я по халатности наступил. Еще немного, и она с такой же легкостью прошила бы и пятку до самой кости. И питоны так и остались бы непотревоженными.
Вытащив с помощью Гурдиб-сингха занозу из подошвы, мы отправились дальше. Но уже гораздо осторожнее.
Неожиданно впереди послышался шум. Кто-то большой и нахальный пробивался сквозь сухой подлесок навстречу нам.
Проводник застыл, знаком призвав к тому же и меня. Шум нарастал. Если это был обещанный питон, то, судя по производимому шуму, сам Каа по сравнению с ним должен казаться вульгарным земляным червяком.
Все разрешилось гораздо банальнее — из зарослей показалось небольшое стадо антилоп-нильгау, оглушительно шаркающих копытами по толстому слою листьев. Заметив наконец нас, они тут же всполошились и с удвоенным треском кинулись дальше.
Антилопы (самые крупные в Азии, эндемичные для Индостана) нас не интересовали, так как мы шли искать питона и потому отправились своим путем, а они своим.
Но лишь затихли звуки удаляющегося стада нильгау, впереди послышался новый шум. Мой Гурдиб-Узала тут же вновь застыл в позе вожделеющего охотничьего пса.
(О том, кто повстречался далее и удалось ли отыскать заветного питона я расскажу в следующий раз.)
(Продолжение следует.)
Андрей Михайлов — писатель-географ, автор дилогии «К западу от Востока. К востоку от Запада» и географического романа «Казахстан». Фото автора