Весь Мангышлак, даже в самых отдаленных и безжизненных своих уголках, пронизан чарующим зовом моря. Если прислушаться, неодолимая песня давным-давно заклятых сирен донесется до слуха в любом месте местной пустыни. Нужно только захотеть услышать.
Актау показывает зубы
Весь Мангышлак — наказанное море. Высушенное и окаменелое, выпотрошенное и вывернутое наизнанку всесильным временем. Тут в любом месте, на любой высоте, в любой глубине можно найти ракушку, или отпечаток рыбы, или зуб-камень от какой-то первобытной акулы.
Окаменелые зубы допотопных рыб можно собирать во многих каньонах гор Актау. Среди ослепительно сверкающих меловых скал попадаются целые россыпи острейших черных зубов — миллионы лет назад их тогда еще живые обладатели кромсали ими плоть своей неосторожной добычи.
Одно из ущелий носит у местных название Акульего.
Пока я фотографировал оригинальные красоты белоснежных скал, мой спутник насобирал мне целую стоматологическую коллекцию. Но мелочь, все крупное давно уже растащили на сувениры и по коллекциям.
Однако более глухие уголки Мангышлака, удаленные от дорог, могут еще сильно порадовать скромного любителя палеонтологии прекрасными находками морских окаменелостей.
Хитрый брат козла и рыбы
Интересно, что при этом территория, занимаемая нынешней Мангистауской областью, не может похвастаться не только ни единой речкой, но даже и мало-мальски серьезным ручьем, дерзнувшим утечь на стометровое расстояние от породившего его родника. А самые значительные водотоки приурочены тут к бесхозным скважинам, которыми в приснопамятные времена советского водхоза браво дырявили пустыни по всему Союзу.
Нет, здешняя земля воистину наказанное море. Наказанное самым страшным его природе наказанием — безводностью!
Но зов моря, которым проникнута здешняя пустыня, слышен на Мангышлаке как мало где еще. Недаром живущие тут казахи рода адай так сильно отличаются своим морелюбием от всех своих собратьев, разбросанных по просторам Великой степи. При близком знакомстве с ними скоро начинаешь задумываться, с кем имеешь дело — с кочевниками-степняками или же кочевниками-моряками.
Морские дары, которые во многих других местах исламизированного Востока традиционно считались нечистыми, здесь всегда почитались за истинно халяльную пищу. Еще бы, ведь по одной из легенд, записанной этнографами у соседей адаевцев — прикаспийских туркмен-абдалов (от которых во время многовекового совместного бытия на каспийских берегах казахи не только много терпели, но и достаточно перенимали), рыба вместе с козлом и человеком была в числе первых созданий Аллаха.
«Когда самыми первыми были созданы человек, рыба и кейик, то Аллах дал кейику способность быстро бегать по суше, рыбе — быстро плавать в воде… Кейик спрашивает рыбу, когда они встретились: «Что досталось человеку?» «Хитрость», — отвечает рыба. «Ну, значит, нам живыми не быть ни на суше, ни в воде».
Мачты на могиле
Каспий — синее море. Но не только. Оно и бирюзовое, и зеленое, и белесое. А есть участки и вовсе черные — кошмар старых рыбаков и мореходов. В таких местах дно притягивает все что плавает, а вода, тяжелая и вязкая, не дает выплыть, вынырнуть на поверхность. Потому, видя такие черные омуты, каспийские мореходы издревле молились своим дремучим богам.
Самый странный и неожиданный персонаж небесного пантеона местных степняков — Султан Эпе, истинный Нептун адаевцев.
Неясно, кем он был в древности. Однако ныне, давно сменив религиозную ориентацию и превратившись в суфийского святого, будоражит воображение своей нарочитой непохожестью на всех остальных бесчисленных баба и ата Мангышлака. Достаточно увидеть туги, возвышающиеся над обложенной ракушечником могилой Султана Эпе. Они — не что иное, как растресканные от времени деревянные мачты каких-то давно отплававших свое рыбацких шаланд.
К Султану Эпе, своему небесному патрону, приходили с наболевшим поколения местных рыбаков, мореходов и... пиратов (прибрежный разбойный промысел издревле был в этих опасных водах таким же привычным и прибыльным делом, как и лов белуги). Дабы помолиться и заручиться его поддержкой и заступничеством перед каверзами коварных джинов и ужасных морских чудовищ, обильно населявших здешнее море. Попросить и взамен пообещать, подкрепив свой обет принесенной корабельной мачтой.
От того-то ныне могила этого святого, над которой возвышаются мачты, чем-то неумолимо напоминает каменный корабль, плывущий по волнам самого страшного и необратимого течения — потока времени.
Обетные мачты святого Султана Эпе давно уже не гнутся и не скрепят под тяжестью залатанных парусов. И ультрамариновых вод самого Каспия отсюда никогда не видно. Но зов моря ощущается тут, у могилы, как-то особенно проникновенно и явственно.
Колодец-портал
Первый раз я посетил святой мазар Султана Эпе в 1980 году. Тогда мы снимали фильм об охране памятников на Мангышлаке, и культовый комплекс попал в кадр как типичный объект равнодушного отношения государства. И был он безлюдным и неживым.
Поразил лишь фон — могила в сухой пустыне, на краю скалистого каньона, где внизу буйствовала зеленая роща свеженьких шелковниц и тополей. А еще два колодца. Один разрушенный, срезанный вдоль линии всего створа обвалившейся вниз скалой, а второй темный, с запахом затхлой воды. Вход в подземную мечеть был завален камнями — то ли случайно, то ли намеренно.
Ныне к святому Султану Эпе возвращается прежняя жизнь. В которой, несмотря на прессинг гораздо более ортодоксального, чем ранее, ислама, все же проглядывают неясные контуры суфизма.
Из колодца святого черпают действительно святую воду — такой вкусной воды в этих местах, где привыкли к солоноватому привкусу, мне пить не приходилось. И подземная мечеть, где проводятся темные и невнятные ритуалы, восстановлена.
А вот обязательного для каждого уважаемого местного бабы-аты святого дерева не нужно вовсе — внизу, в каньоне, продолжает шелестеть целая роща архаичных шелковниц.
Ихтиофаги Прикаспия
Еще недавно во всех уважающих себя кабаках Актау главным блюдом подавали «белугу». Лов которой вообще-то в Мангистауской области давно под запретом. Между тем здешние казахи (как и их непременные соседи-туркмены), если бы их описанием озаботился кто-нибудь из античных географов, к примеру Страбон, были бы неминуемо отнесены к классическим ихтиофагам. Причем любовь к рыбным блюдам издревле была для адаевцев Мангышлака чертой более чем характерной. Вспомним еще раз о местном Нептуне — святом Султан-Эпе, покровителе рыбаков, с которыми мы познакомились в прошлый раз.
И в этом еще одно отличие местных казахов от их более сухопутных собратьев, для которых рыба — не мясо, и относилась она скорее к продуктам «харам», нежели «халал».
Мне, например, приходилось видеть, как в Центральном Казахстане аульные пацаны азартно таскали из реки щук исключительно для забавы, готовить уху там никто не собирался, рыбой просто брезговали. Здесь же, на Мангышлаке, если что из даров моря и относилось к категории «харам», то это какие-нибудь презренные кильки, использовавшиеся как наживка. А также раки и тюлени.
Легенда о свободной
Что касается благородных сортов каспийской рыбы, то она здесь издревле почиталась за богоугодный продукт. Особенно рыба азатмахи. О ней рассказывали следующую легенду, связанную с пророком Сулейманом, который на Востоке был замечен не только в связи с джинами, но часто выступал и как покровитель всех морей-океанов.
«Однажды Сулейман уронил в море свое волшебное кольцо. В поисках кольца он попал к рыбакам, у которых был в тот день неудачный лов. Сулейман сам взял и забросил невод, который возвратился полный рыбы. Среди рыб была и азатмахи, державшая во рту волшебное кольцо. Взяв кольцо, Сулейман решил отблагодарить эту рыбу и со словами: «Ты азат (свободна)!» — бросил ее обратно в море. Поэтому эта рыба и получила «согап». Если рыбак поймает ее в море, он должен раздать ее семи соседям или встречным людям».
В некоторых вариантах рыба-азатмахи сама взмолилась человеческим голосом.
Чудесная легенда! Не легенда, а волна — девятый вал, исходящий откуда-то из пучин протопамяти и несущий на гребне шипящую пену знакомых образов. Тут тебе столько всего от разных народов — и Емеля-дурачок, и Пушкин, написавший стихами сказку о рыбаке, и Синдбад-мореход, и даже сам Христос, который в первые века существования христианства изображался вовсе не так, как позднее на иконах, а в виде рыбы. А еще пара рыбок, до сих пор входящих в восемь священных символов буддизма, где, между прочим, они так же символизируют свободу. Свободу выбора.
Поморы Мангышлака
Вообще количество обычаев и поверий, связанных у каспийских поморов с морем и рыбой, — самое красноречивое свидетельство древности местного морского промысла.
Так, по традиционному обыкновению первый улов сезона рыбак должен был полностью раздать соседям в качестве садака. Однако нужно было внимательно следить, чтобы под раздачу не попал дом, где недавно родился ребенок. А иначе удача отвернется, и, чтобы вернуть ее, придется побегать: просить мать ребенка нацедить грудного молока, накапать его на куски рыбы и семикратно принести жертву морю.
К концу XIX века казахи рыбачили на северо-восточном побережье Каспия, которое тянулось от Мангышлака до устья Эмбы. Свои юрты они обычно ставили близ озер с самосадной солью, пользуясь которой солили и вялили свой улов.
Для промысла пользовались лодками — куласы и таймюли, купленными у туркменов, которые выжигали и выдалбливали их из стволов карагача и осины, привезенной аж из Персии! Позже, познакомившись с русскими рыбаками, казахи сами научились делать примитивные будары.
Лов велся своеобразными снастями — этылыками (кармаками), сплетенными из верблюжьей шерсти и снабженными многочисленными костяными крючками, на которые насаживалась приманка. Нужно заметить, что рыболовством, как правило, начинали заниматься те, кто в силу обстоятельств больше не мог кочевать со скотом. Чаще всего в рыбацкую лодку садились бедняки-джатаки.
Но номад всегда оставался номадом и до конца цеплялся за возможность сохранять реноме кочевника. Вырученные от продажи вяленой и соленой рыбы деньги рыбаки-казахи тратили на покупку верблюдов или напрямую меняли у своих сородичей на овец. Таким образом, редкий казахский рыбак не мечтал вновь стать скотоводом, и у некоторых это получалось.
Зачем шаланды для кефали?
Во время одной поездки по Мангышлаку мне захотелось непременно побывать у современных казахских рыбаков. Оказалось, это не так просто. Осетров и белугу на Мангышлаке ловили уже только браконьеры, которым, понятно, реклама ни к чему.
Наконец, после поисков мы заехали к рыбаку, который жил в Таушике. Там когда-то добывали уголь. В войну туда даже падала фашистская бомба. Но к моему заезду там уже не было в живых ни одного шахтера. А потомки их занимаются разведением верблюдов. Что довольно выгодно на земле, помешанной на шубате.
И только Медеубай Адыров промышлял кефаль в ближайших заливах Каспия. Черноморская кефаль появилась тут во время акклиматизационного бума в 1930-е. Для того чтобы ее ловить, вовсе не нужно было иметь какие-то шаланды — рыбу просто загоняли на мелководье в расставленную сеть. За раз опытная бригада загонщиков могла поймать 1000-1500 штук. Главное — знать как.
Медеубай знал. Во всяком случае, на импровизированный обед, собранный по случаю приезда нежданных гостей, к столу была подана вкусная жареная кефаль. Которую по местной традиции запивали холодным и терпким шубатом.
(Окончание следует.)
Андрей Михайлов — землеописатель, автор дилогии «К западу от Востока. К востоку от Запада» и географического романа «Казахстан».